«Без собственного обозрения нельзя поверить, чтоб так сия гавань была хороша!» – восклицал Клокачев, утверждая, что в Европе ничего подобного этому не видывал. Он писал в адмиралтейство, исчисляя все выгоды и достоинства учреждаемого порта: «Здесь сама природа такие устроила лиманы, что сами по себе отделены на разные гавани, то есть военную и купеческую».

Как интересно искать почти невидимые связи самого великого поэта России с Севастополем. Вспомним для этого еще раз первого севастопольского флагмана вице-адмирала Федота Клокачева. Тогда в 1783 году во время первого захода в Ахтиарскую бухту нашей эскадры, на палубе флагманского фрегата рядом с Клокачевым стоял и его сын Алексей, бывший при отце адъютантом. Как и для старшего, так и для младшего Клокачева освоение Севастополя стало одной из важных вех жизни.

Минуло время, и Алексей Федотович сам уже стал вице-адмиралом и кавалером многих орденов. Являясь одно время Архангелогородским генерал-губернатором, он, несмотря на это, подолгу жил в своем петербургском доме на Фонтанке. Именно тогда у Клокачевых часто останавливались их близкие и хорошие друзья – семья Пушкиных и их юный сын Саша, затаив дыхание, слушал длинными вечерами рассказы старого адмирала об огромной Ахтиарской бухте, о первой зимовке на необжитом берегу, об основании города и порта на месте легендарного Херсонеса…

Алексей Федотович Клокачев

Федот Алексеевич Клокачев успел, между тем, подробно осмотреть всю Ахтьярскую бухту и поручил капитан-лейтенанту Берсеневу выверить уже сделанный ей промер и с возможной точностью нанести на карту ситуацию окружных берегов. Такая карта 13-го июля 1783 года представлена была им в адмиралтейств-коллегию, где она и послужила руководством ко всем последующим соображениям по устройству в Ахтиарской бухте нашего военного порта. Все бухты, вдающиеся в южный берег Инкерманского залива, к тому времени еще не получили определенных названий, а потому на карте Клокачева все они еще безымянные. Чтобы хоть как-то отличать их между собой их стали именовать в соответствии с производимыми там работами. Таким образом, бухта, где килевались одинцовские фрегаты, названа была «Киленбалкой», следующая, не глубоко вдавшаяся впадина в берег, где самые большие суда могли плотно подходить к земле, получила название «Корабельной» бухты; следующая, большая, названа была «Южной» бухтой или, собственно, «Гаванью»; затем малая, где складывались порох и снаряды – «Артиллерийской»; та, где был устроен карантин, «Карантинной бухтой» и так далее.

Молодой инженерный полковник Корсаков, приглашенный Потемкиным для устройства южных крепостей, предложил проект дока для Севастополя. Остроумие этого проекта заключалось в том, что вода должна была собираться в бассейн для шлюза из горных источников и могла служить водным запасом при осаде города.

Проект Корсакова рассматривался Екатериной, был одобрен и передан в адмиралтейскую коллегию. Потемкин считал необходимым осуществить его в ближайшее время.

Начальником эскадры, стоящей в Большом заливе, по отбытии вице-адмирала Клокачева оставался контр-адмирал Томас Макензи. Ему были поручены портовые сооружения.

Меж тем наступила глубокая осень и даже в тихой бухте шла зыбь от неспокойного моря, а две тысячи человек команды качались в своих парусиновых ложах или мерзли в береговых землянках. Больные лежали вповалку в дощатом сарае, и «гнилая горячка» начала косить людей. Нужен был карантин. Нужен был и водопровод для свежей воды, потому что команда, как правило, пила воду из мелких колодцев, вырытых близ гавани, и вода эта была очень плохая. Провиант и снаряжение, выгруженные с транспортов, мокли под дождем и разметывались ветрами. Весной ожидали прихода второй большой эскадры, об устройстве которой, казалось, не стоило, и помышлять: не было ни лесу, ни кирпича, ни цемента. Мекензи докладывал в адмиралтейство, что «лесов и материал весьма задумывали» и «юная колония без повеления, без денег, без плану, и без материалов составила из себя городок…»