Завидев друзей, Митридат осадил скакуна и посмотрел на обугленный молнией дуб в три обхвата, под которым стоял глубоко вросший в землю алтарь кровавого бога варваров. Там, среди голых ветвей, трепетал на ветру лоскут пурпурной ткани. Это был условный знак, означавший, что Диофант со своим небольшим отрядом уже здесь, притаился в засаде.

Митридат властным жестом остановил телохранителей, собравшихся как обычно, взять его в кольцо.

– Слушайте! – зычно выкрикнул он. – Вы останетесь здесь. Дальше я поеду с ними, – показал на друзей. – Разожгите костер и ждите нас с добычей.

– Господин, по приказу царицы мы должны сопровождать тебя везде, – лохаг, начальник телохранителей, тронул поводья и подъехал к царевичу.

– Я не привык повторять дважды, – Митридат холодно посмотрел в недобро прищуренные глаза лохага. – Вы мои телохранители и обязаны повиноваться в первую очередь мне.

– Мы присягали царице Понта и ее приказ для нас – за кон, – с вызовом сказал лохаг.

«Видят боги, я хотел сохранить им жизнь, – с сожалением подумал Митридат. – Нити их судеб уже оборваны. Но они об этом, увы, не догадываются. Упрямые глупцы. Да сбудется предначертанное…» И царевич резко вскинул правицу вверх.

Из чащобы позади капища выметнулись всадники. Закованные в черные железные панцири, в гривастых шлемах с забралами, скрывающими лица, они показались суеверным наемникам божествами гор. Засвистели дротики, и два киликийца свалились на землю, сраженные наповал.

– Куда?! Назад! – вскричал, обнажая меч, лохаг, опытный воин, увидев, как ошеломленные внезапным нападением наемники стали поворачивать коней, чтобы спастись бегством.

Опомнившись, киликийцы сомкнули строй – нападающих было немного. Заскрежетали мечи, звонким эхом откликнулись скалы на удары по щитам – закованные в железо всадники молча обрушились на телохранителей.

Рубка была короткой, но страшной. Широко раскрыв глаза, Митридат следил за Диофантом; он узнал его по скакуну необычной, редкой в Понте масти – игреневой. Начальник царской хилии опрокинул одного наемника на землю вместе с конем, второго разрубил почти до пояса, а третьего оглушил ударом щита по голове.

Не выдержав напора железных всадников, киликийцы в страхе бросились врассыпную. И тут раздались зловещие посвисты – Гай, Паппий и Гордий, выбрав удобную позицию на пригорке, почти в упор расстреливали наемников из мощных, дальнобойных луков, чьи стрелы пробивали даже панцири катафрактариев*.

Лохаг киликийцев, щит которого напоминал спину дикобраза, столько стрел впилось в трехслойную буйволиную кожу, поднял жеребца на дыбы и, увернувшись от меча Диофанта, в мгновение ока оказался возле Митридата.

– Умри и ты! – хрипло взревел он и молниеносно ткнул коротким персидским акинаком в грудь царевича. – Я поклялся отправить тебя в Эреб, змееныш, и держу слово!

Клинок распорол хламиду Митридата, но только скользнул по двойной кольчуге, скрытой под одеждами.

Царевич, возбужденный впервые увиденным настоящим сражением, оскалился, как волчонок, схватил притороченный к седлу топорик и метнул его, целясь в голову лохага. Киликиец успел поднять щит, и серповидное лезвие топорика, срубив несколько стрел, застрявших в толстой коже, только чиркнуло вскользь по скуле наемника. Обезумевший от ярости убийца поднял акинак над головой Митридата, но опустить не успел – кто-то из закованных в железо всадников на полном скаку выпрыгнул из седла и коршуном налетел на лохага. Они оба свалились под копыта коней; сверкнуло лезвие ножа, и торжествующий крик слился с предсмертным стоном.