И опасной.
И она пришла к нему домой.
Ай-ай, ай-ай, и ее перо повисло над его дверью.
Инихи родила мальчика,
Выкормила его и любила. Он был милым, как прохладный ветер,
И носил имя Быстрого Гребца.
Ай-ай, ай-ай, вода была безопасной для него, точно песок.
Ребенок рос удивительным,
Он греб и бегал. Легкий, как кролик,
Уходил далеко от дома.
Ай-ай, ай-ай, он не любил домашний очаг.
Однажды его лодка вернулась пустой,
Она плыла, тихо вращаясь на воде. Пустая, как скорлупа ореха.
Ребенок Красного Цветка исчез.
Ай-ай, ай-ай, ветер унес его, подобно пушку семян чертополоха.
Шоанег сказал, забудь о нем,
Жестко, бездушно.
Он был глупым птенцом,
Что летит прочь из дома.
Ай-ай, ай-ай, отец проклял его имя.
Инихи не могла в это поверить,
Она скучала и скорбела по сыну. Печальная, как осенние листья.
От ее слез промок камышовый пол.
Ай-ай, ай-ай, она плакала об утраченном сыне.
Красный Цветок отчаянно хотела его найти,
Она надеялась и молилась, подобно охотящейся сове,
Кто стал бы искать ее сына.
Ай-ай, ай-ай, она найдет утраченного сына.
Шоанег сказал, что запрещает ей,
Он кричал и приказывал. Он разгневался, как пчелиный улей,
Если она уйдет, у него больше не будет жены.
Ай-ай, ай-ай, он сорвет ее перо со своих дверей…

Тиамак смолк. Баржа с оравшими что-то враннами пыталась пройти по узкому боковому каналу и терлась о сваи причала, торчавшие перед постоялым двором, точно гнилые зубы. По воде канала бежали волны. Тиамак повернулся, чтобы посмотреть на Изгримнура, но герцог вышел из комнаты. Остался только старик, продолжавший глядеть в пустоту, по его губам бродила странная улыбка.

Прошло много лет с тех пор, как мать Тиамака пела ему эту песню. История об ужасном выборе Инихи Красный Цветок была ее любимой. От мыслей о матери в горле Тиамака перехватило. Он предал доверие, которое она хотела бы, чтобы он сохранил, – и он в долгу перед своим народом. И что теперь делать? Ждать здесь вместе с обитателями материка? Отправиться к Джелой и другим членам Ордена, которые его звали? Или с позором вернуться в родную Рощу? Тиамак знал: что бы он ни выбрал, призрак матери будет наблюдать за ним и скорбеть из-за того, что он повернулся спиной к своему народу.

Он нахмурился, словно ощутил вкус горечи. Но в одном Изгримнур был прав. В нынешние мрачные дни жизнь заставляет каждого делать трудный выбор.



– Тащите ее! – послышался голос. – Быстро!

Мегвин проснулась и обнаружила перед собой белую пустоту. Переход получился таким странным, что на мгновение она подумала, будто еще спит. Она наклонилась вперед, пытаясь переместиться сквозь серую пелену, но что-то ей мешало. Она ахнула и ощутила яростный, сильный холод. Мегвин склонилась над пропастью и посмотрела на стену кружившегося снега. Грубые руки сжимали ее плечи.

– Держите крепче!

Она отпрянула, стремясь избежать опасности, стараясь избавиться от тех, кто ее держал. Когда она ощутила, что ее со всех сторон окружает надежный камень, она сделала глубокий вдох и прекратила сопротивляться. Падавшие снежинки быстро заполняли следы, оставшиеся от ее колен у края пропасти. Под снежным покровом почти исчезли остатки костра.

– Леди Мегвин – мы здесь, чтобы вам помочь!

Она ошеломленно огляделась по сторонам. Двое мужчин продолжали крепко ее держать, третий стоял в нескольких шагах за спиной. Все были одеты в тяжелые плащи, лица защищали от холода шарфы. У одного на плаще она заметила потрепанный символ клана Кройх.

– Зачем вы меня сюда притащили? – спросила она. – Я была с богами!

– Еще немного, и вы бы упали, леди, – сказал мужчина, стоявший у ее правого плеча. По его руке, сжимавшей ее плечо, Мегвин поняла, что он дрожит. – Мы искали вас три дня.