Отчасти его бессонницу вызывала и скорая встреча с целительницей: он ждал ее с минуты на минуту.

Спокойствие изменило даже Несарине. Шаол почувствовал это по ее походке, глядя, как она пересекает гостиную, где целительница и будет его осматривать. Гостиная была уставлена низкими диванами. Рядом на полу лежали целые горы подушек. Блеск полов перемежался с яркими прихотливыми узорами ковров разнообразной плотности и манеры ткачества. Все это выходило из-под умелых рук ковровщиц западной части континента, о чем Шаол узнал от Несарины. Гостиную украшали предметы искусства и множество роскошных безделушек из разных концов империи. Убранство гостиной довершали пальмы в кадках, страдающие от жары и солнца из окон и дверей.

Вчера за обедом старшая дочь хагана сообщила ему, что целительница явится в десять часов утра. Принцесса Хасара не отличалась красотой, но ни у кого из детей хагана не было таких свирепых глаз. Улыбалась она лишь приятной молодой женщине, сидевшей рядом. Своей возлюбленной или жене, если судить по частым прикосновениям и продолжительным взглядам.

Потом Хасара улыбнулась и ему – хищно, вызывающе. Он не стал спрашивать, кого пришлют к нему из Торры.

Шаол до сих пор не решил, как ему относиться к здешним людям и к месту, где оказался. Этот город, где высоко ценились знания, где смешивались и уживались без вражды самые различные традиции и обычаи… Совсем не такой была жизнь в недавней Адарланской империи, погубившей и сломавшей столько жизней. Гнев, что продолжал бурлить в душах уцелевших, годы нескончаемого ужаса, настороженность и недоверие. Его родина была повинна в отвратительных преступлениях, совершенных на землях завоеванных королевств.

За обедом его спросили об истреблении рабов в Калакулле и Эндовьере.

Вернее, спрашивал один – этот скользкий тип, принц Аргун. Попадись в свое время Шаолу такой новобранец, капитан королевской гвардии легко бы сбил с него спесь. Показал бы силой слова (а понадобилось бы, и силой кулака), кто здесь командует. Однако положение гостя вынуждало Шаола терпеть и отвечать так, чтобы не задевать коварного высокомерного принца.

С каторжных поселений Аргун перешел на рабство в прежней Адарланской империи. Шаолу пришлось выдерживать и эти вопросы. Аргун желал знать, почему прежний король считал необходимым порабощать своих подданных и низводить до уровня скотов. Почему не обратился к опыту Южного континента, дабы узнать об ужасах рабства, калечащего не только тела, но и души людей.

Шаол отвечал коротко, балансируя на тонкой грани между лаконичностью и неучтивостью. Наконец Сартак (единственный, кто, помимо Кашана, вызвал у Шаола симпатию) устал от вопросов брата и направил разговор в другое русло. Куда – бывший капитан не понимал. От чрезмерного любопытства Аргуна у него и сейчас шумело в ушах. К тому же, выполняя просьбу Кашана, Шаол внимательно наблюдал за детьми хагана, визирями и слугами. Последние то и дело исчезали и появлялись в обеденном зале. Пока что Шаол ни у кого не заметил черных колец и ошейников. Ничье поведение не показалось ему странным.

Поймав взгляд Кашана, Шаол слегка покачал головой, передавая ему свои наблюдения. Принц сделал вид, будто не заметил, но глаза его предостерегающе вспыхнули. «Продолжай наблюдать», – говорили они.

И Шаол продолжал, разделяя внимание между потоком изысканных кушаний, подаваемых на стол, и словами, взглядами и даже восклицаниями тех, кто его окружал.

Смерть младшей сестры не сделала наследников мрачными и угрюмыми. Разговор за столом протекал оживленно – в основном на незнакомых Шаолу языках. Ничего удивительного: гости, визири и слуги были родом из самых разных уголков хаганата. За столом находился и муж принцессы Дувы: темноволосый молодой человек с печальными глазами, родина которого была очень далеко от Антики. Он смотрел преимущественно на свою беременную жену и почти не общался с окружающими. Но всякий раз, когда Дува улыбалась мужу, вряд ли свет, озарявший лицо принца, был наигранным. Возможно, дело тут вовсе не в природной молчаливости этого человека, а просто в недостаточном знании родного языка принцессы.