– Детишкам нужны отчимы, – напомнил им король. – Ну а теперь давайте-ка обратно во дворец, негоже вам глядеть, как прольется кровь вашего повелителя. Тебя, Эстрильдис, это тоже касается.

– Нет! – закричала жена, к которой он обращался, коренастая синеглазая женщина, хоть и симпатичная, но самая невзрачная из четырех. – Я останусь с тобой до конца!

– Делай, что говорю, – мягко, но непреклонно ответил Джориан. – Не пойдешь своими ногами, велю тебя отнести. Ну, как поступим?

Два стражника, стоящие у помоста, аккуратно подхватили женщину под руки, и она, рыдая, бросилась догонять остальных.

– Прощайте! – крикнул Джориан и направился к помосту.

Король поднимался по ступенькам, с интересом разглядывая окружающих. Заметив в толпе знакомых, он улыбался и раскланивался. Большинству присутствующих казалось, что у Джориана слишком жизнерадостный вид для человека, которому вот-вот отрубят голову.

Когда Джориан твердым шагом ступил на помост, два шедших впереди алебардщика щелкнули пальцами, дабы привлечь внимание, и, салютуя королю, поднесли правые кулаки к левой скуле. Вслед за Джорианом на помост поднялись мальванский святой и первосвященник Зеватаса.

На дальней, западной стороне помоста, в нескольких футах от края, сияла свежей красной краской новенькая плаха. Между флагштоками примерно в половину человеческого роста была натянута сетка, чтобы в случае чего помешать голове скатиться на землю.

У плахи, опершись на топор, стоял палач. На нем, как и на Джориане, были только короткие штаны и башмаки. Ростом палач не вышел, зато его отличали очень длинные руки и широченная мускулистая грудь. Несмотря на колпак, Джориан знал, что его убийца – Утар-мясник, владелец лавки у Южных ворот. Ксилару – маленькому законопослушному городу-государству – было не по карману содержать штатного палача, поэтому Утара время от времени нанимали на поденную работу.

Прежде чем дать согласие, Джориан имел с палачом приватную беседу.

– Большое искусство, сир, – сказал тогда Утар, – правильно рассчитать удар. Ты на топор не налегай, ты, главное дело, следи, куда лезвие смотрит. Желторотый головоруб думает, что он, значит, должен помочь лезвию; вот он наляжет да и ударит вкось. Топор своей тяжестью перерубит любую шею – даже такую могучую, как у вашего величества, – ты ему только дай свободно упасть. Обещаю, что ваше величество даже ничего не почувствует. И ойкнуть не успеете – а душа уже опять в кого-нибудь вселилась.

Сейчас Джориан, ухмыляясь, подошел к палачу.

– Привет тебе, мастер Утар! – сердечно рявкнул он. – Денек-то какой, а? Если человеку суждено сложить голову, то, клянусь костяными сосцами Астис, лучшего дня для такого дела не придумаешь.

Утар поспешно преклонил колено:

– Вы… ваше величество… денек, конечно, что надо… Ваше величество простит мне боль и неудобства, которые я причиню ему при исполнении обязанностей?

– Забудь об этом, старина! Обязанности есть у всех, и все мы когда-нибудь подходим к предначертанному концу. Пока твой топор остер, а рука тверда, мое прощение у тебя в кармане. Ты, помнишь, обещал, что я и ойкнуть не успею? Не хотелось бы, чтоб ты с первого раза промахнулся, как новобранец, колющий наугад. – Джориан обернулся к верховному судье: – Достославный судья Граллон, ты готов сказать речь? Пойми намек и не будь многословен. Долгие разговоры утомляют, хоть ты и мастак красиво поговорить.

Верховный судья нерешительно взглянул на Джориана; тот кивком разрешил начинать. Судья вытащил из-за пояса свиток и развернул его. Наконец, вооружившись увеличительным стеклом и придерживая свиток свободной рукой, он стал зачитывать речь. Задача оказалась не из легких: ветер, подхватив свободный конец свитка, норовил вырвать его из рук. Однако судья продолжал долдонить, видимо, помня содержание наизусть.