Второй был незнаком. Вроде бы одного возраста с Ликом, он был чуть низенький и узкоплечий, а выглядел необыкновенно спокойным. Так выглядит человек, который привык, что за него всё делают слуги. Смуглое, почти сарматское лицо с жёлтыми, как прибрежный песок глазами, а волосы – чёрные, густые, и кучерявые, какие и в Херсонесе не у каждого гераклейца встретишь.

Какой-то родовитый полукровка, не иначе. На голове – вышитая серебром повязка. Такая защищает не хуже, чем шлем. Сразу ясно, что у мальчишки есть богатые и влиятельные родственники, и ты не хочешь, чтобы они стали твоими врагами.

Лику страшно хотелось узнать, с чем мальчики пришли. Но они не подали вида и почтительно слушали, с таким видом, словно понимали скифское наречие.

Хотя кто знает… Тот, что был с повязкой, может и знать. Только посмотрите, как он внимательно слушает… А Ихневмон наверняка захочет выучить, после всего, что творится. Интересно, как по-скифски будет “ихневмон”?..

– …Когда закончилась экзекуция, мне сказали, что в приличном доме меня не потерпят,– продолжала говорить Каллиопа,– А потерпят только в неприличном, где я буду работать не только руками или ногами, а всем телом. Я закричала, что дорого продам свою жизнь. Они посмеялись, и сказали, что строптивым там рады. А потом снова начали бить, просто так. Потом бросили в подвал и заперли. Надо было, чтобы сошли синяки, иначе за меня не дадут хорошую цену. И вот я лежала в какой-то комнате, где даже в полный рост не встанешь. Окно было почему-то на потолке, с деревянной решёткой, которую не сломаешь и не согнёшь. Кормили, конечно. Осматривали. Но кормили с каждым днём хуже и хуже. Я всё больше не верила, что смогу налиться силой и красотой н

Я пыталась откусить язык и выплюнуть им в лицо, а сама истечь кровью. Четыре раза пробовала! В песнях это намного проще, чем в жизни.

Но страшне всего была пыль. Пол, стены даже решётка узилища словно пропитались мерзкой белой пылью. Голова начинала кружиться и болеть, а ночью ей снилось, что её опускают в чёрную воду.

В конце концов она едва могла подниматься. Лежала на полу в душной, обложенной камнем комнате и смотрела, как ползёт по полу солнечное пятно, расчерченное на квадраты решётки и как танцует в солнечном столбе белая пыль.

В один из дней, который ничем не отличался от прочих, дверь распахнулась, но не было слышно даже лязга оловянной плошки с жидким варевом. Каллиопа лежала на полу, хитон прилип к телу.

Она даже не подняла голову, а просто скосила глаза. Ей было всё равно

В дверях стоял человек. Прекрасный. Рыжий. С окладистой бородой. И он сказал Каллиопе – на языке её матери:

– С сегодняшнего дня ты свободна.

Это был скифский воин.

Царь киммерийских скифов Палак взял Ольвию и поставил наместником своего двоюродного брата, Эминака. Эминак в первый же день разрешил перейти без выкупа в свободное состояние всем рабам скифского рода.

– КРАК!

Это стрела сломалась в руках у Лика.

– Теперь я одета в парадную одежду, и путешествую на царском коне под царским флагом,– ответила девушка,– Хозяева поместий и агораномы гордых гераклейских городов прислушиваются к каждому моему слову. Вот что сделал для меня царь Палак!

– Хорошо рассказала,– сказал Лик,– Теперь уходи! Прочь!

– Застрелишь меня?– спросила Каллиопа.

– Нет. Теперь я тебя понимаю. Выполняй свой долг и доставь моё послание.

– У тебя есть послание?

– Появилось, пока ты рассказывала. Доставь и его тоже, вместе с тем, что передавал покойный агораном Аттал.

– Что мне сказать великому царю?

– Скажи Палаку, чтобы в следующий раз посылал других посыльных. Потому что если мы встретимся снова – я тебя застрелю. У Палака, я уверен, достаточно других женщин, чтобы посылать с известиями. Посыльный – не мать, не гетера, и даже не повариха, ничего ей уметь не надо.