– Хорошо тебе, Вовка, – вздохнул Филипп.

– Это почему мне хорошо? – обиделся Федорчук.

– А потому, – огрызнулся Полонский. – В мире много великих и умных людей, но тебя среди них нет. Что тут непонятного? Мы в курсе, что готовятся учения, но никто не знал, на какую тему. Район стрельбы – это тот самый, где мы сейчас находимся! Значит, искать нас в этом квадрате не будут. Значит, посторонних судов, у которых мы можем попросить помощь, тоже не предвидится! Район закрыт для плавания. Они же не сумасшедшие. Зачем лезть под наши баллистические ракеты, если проще это дело обогнуть? И как же вовремя, черт возьми, – с пятнадцатого января по пятнадцатое февраля!

Прозревшие солдаты потрясенно помалкивали, вникали в масштаб разверзшегося бедствия. Полонский злобно скомкал газету и бросил в топку.

– Да ладно, – неуверенно пробормотал Серега. – Неужто совсем никто не плавает? Ну, боятся нас, конечно. Но ведь самолеты летают? – Он с надеждой уставился на бледнеющего сержанта. – Мы можем на палубе что-нибудь написать, и сверху увидят.

– Точно, – согласился Филипп. – «Народ и партия едины». И нас спасут.

– Не кощунствуй, – разозлился Серега. – Напишем, что обычно пишут: SOS или как там его…

– Напишем, Серега, напишем, – скрипнул зубами Ахмет. – Кровью. Или углем. Как только снег растает. – Сержант погрузился в мрачную задумчивость.

– Ну все, – обреченно вымолвил Полонский. – Сейчас наш командир заявит, что самая лучшая профилактика от вредных мыслей – работа на свежем воздухе. Боже правый, как мне надоело воевать со льдом!..

Ночью вновь усилился шторм, разгулялись волны. Парней мутило, они по очереди бегали в крохотный гальюн, где обнимались с разбитым унитазом и выворачивали душу. Мрачное утро не отличалось от предыдущего – свинцовые тучи над головой, вихрился снег. Иногда он прекращался, и с неба проливался ледяной дождь, находиться под которым было в принципе невозможно.

Злобный тайфун долго не желал отпускать свою жертву, но к одиннадцати часам шторм ослабел, море практически успокоилось. Парни снова в качестве зарядки долбили лед, облепивший борта, сгребали снег с палубы. Потом курили, окутывая кубрик прогорклым дымом не самого качественного табака. Варили перловку в морской воде, добыть которую не представляло никакой сложности, имея веревку и несколько котелков.

– Хорошо, что солить не надо, – прокомментировал Серега, тоскливо взирая, как попыхивает в котелке на буржуйке подозрительная серая масса.

– Мясо будет на ужин, – сообщил утешительную весть сержант. – Для тех, кто этого заслужит.

Перловка без ничего была лишь условно съедобным продуктом. В армейских кругах ее презрительно величали шрапнелью. Но ели за милую душу, облизывали миски. Потом бойцы нагрели воды и заварили байховый чай, оказавшийся к их удивлению вполне приличным и ароматным.

– Шоколада нет, – предупредил перед началом чаепития Ахмет. – Он сегодня воображаемый. – А как закончили трапезу, сержант сообщил еще одну, не самую приятную новость: – Обеда не будет, товарищи бойцы. Он совмещается с ужином и назначается на восемнадцать часов.

– Да ладно, жить можно. – Федорчук сладко потянулся, перетащил матрас на голые нары и погрузился в глубокий «предобеденный» сон, успев пробормотать: – А в части сейчас на стрельбище побежали бы. Мы в отпуске, пацаны, почти гражданские люди.

О последствиях, связанных с оставлением места службы, да еще и с оружием, думать пока не хотелось. Остаток дня караул дежурил по очереди в рубке, вглядываясь в надоевший морской пейзаж. Временами парни опасливо косились на пасмурное небо. Не рухнет ли на голову отвалившаяся ступень баллистической ракеты?