А после обеда я снова завернулась в одеяло и пошла к доктору в кабинет.

Пришлось подождать – он, сказала Акулина, в операционной, там кто-то топор на ногу уронил. Что ж, дело житейское, бывает и так. Но я подремала немного и дождалась.

- Ольга Дмитриевна, что случилось? – я даже не заметила, как он подошёл.

- Мне нужно поговорить с вами.

- Извольте, - он распахнул дверь в кабинет и пригласил меня войти.

- Благодарю вас, - кивнула я. – Скажите, Василий Васильевич, можно ли мне работать здесь, в больнице? Я умею выполнять все нужные работы по кухне, умею убираться, умею делать перевязки, компрессы и что там ещё бывает, - ещё умею уколы ставить, но ставят ли они тут уколы? – Ещё умею читать, писать, заниматься с детьми, но у вас тут нет детей, только взрослые. Умею шить и вязать. Если бы было, из чего, сшила бы занавески на окно в палату, а то неудобно, когда вечером у нас там свет горит, и люди в окна заглядывают.

Об этом последнем пункте я узнала от Стеши – мол, какой-то её не то клиент, не то поклонник прослышал, что она тут, и приходил вчера стучать в окошко, пока я с Соколовским общалась.

- В самом деле, занавески нужны, вы правы, - вздохнул Зимин. – Всё не успеваем. Возможно, для восстановления вашей памяти такое занятие окажется на пользу. Я подумаю, что можно сделать. И подумаю, кому бы можно было вас рекомендовать.

- Буду вам весьма признательна, - искренне сказала я. – Понимаете, раз я здесь оказалась, то нужно как-то устраиваться.

- Совершенно согласен с вами, - кивнул он. – Не печальтесь, Ольга Дмитриевна, что-нибудь непременно придумаем. Кстати, вы умеете шить на машинке?

- Да, - ответила я прежде, чем подумала – а вдруг здесь какие-то совсем другие машинки?

- Вот и славно. Ступайте, вам нужно больше отдыхать.

Я поблагодарила и ушла к себе, соседки мои где-то ходили, и я снова задремала. А проснулась от грохота – что-то тяжёлое очень громко катили по коридору.

- Спаси господи, что там такое-то? – Анна выглянула в коридор. – Ой! Это к нам?

«К нам» оказалась, на удивление, швейная машинка. Ножная, очень похожая на старинный «Зингер», на котором я когда-то училась шить под присмотром бабушки Рогнеды. Мама твердила, что мне рано давать в руки иголки, ножницы и утюг, но бабушка была непреклонна – девочку нужно учить. И учила. И как только ноги девочки, то есть мои, доросли до педали машинки, то началось знакомство с премудростью прямых строчек, стачивания деталей одежды, обработки краёв – руками, а после и на другой машинке, современной, у которой была строчка-зигзаг. В общем, шить я умела, и кроить умела, и выкройку могла построить по меркам. Правда, давно всё это было, ещё до моего студенчества, и чуть-чуть на первом курсе, а потом занятий стало слишком много, и погулять хотелось, и мамин бизнес пошёл в гору, и какую-то красивую одежду можно было просто купить.

Так вот, машинку установили возле окна, и Акулина принесла свёрток ткани – светло-серый ситец в чёрный и красный горошек.

- Василь Васильич сказал, что вы, барышня, умеете с этой дурой обращаться, - кивнула она на машинку.

Я уже открыла крышку и подняла машинку, установила, надела ремень на колесо. На первый взгляд машинка была точно такая же, как и у нас. На бабушкиной был нарисован сфинкс, а тут – феникс. Красиво. Называется – «Гофманн».

Под лапкой лежал кусочек белого льна, белая нитка оказалась заправлена – и в иглу, и в шпульку. Что ж, попробуем?

Я принесла стул, села, положила руку на колесо машинки, крутанула его на себя… игла пошла, ноги принялись качать педаль… работает, божечки, работает! Я наворотила на клочок ткани строчки прямые, строчки по кругу и даже восьмёрку выписала.