Тот, что был с серебристым пистолетом, обескуражено потер им переносицу и тяжело выдохнул.

– Теперь вздыхаешь!

– Давай, мы ему наваляем для порядка, – предложил старший мужчина, – Чтоб дорогу сюда забыл… А Барон, он чего! У хозяина своих дел выше крыши… Этот что сожрал?

– Пельмени дожрал…, вчерашние… Да не в пельменях дело-то! – дед опять точно взъерошился, – Кастрюлю, мразь, загадил…, натоптал тут, вы на пол нахаркали, как свиньи какие…, а этот еще разлегся тут, гад, воняет… А если хозяин, говорю, узнает! Башки оторвет нараз!

Лохматый мужик продолжал неподвижно лежать лицом вниз на кафеле, лишь время от времени негромко вздыхая. Он осторожно, не поворачивая головы, косился на две пары начищенных черных полуботинок, которые находились в метре от него. Он понимал, что вскочить и бежать было невозможно, пуля догонит и уложит здесь навечно. Перспектива была, конечно, унылая, но не смертельная, как он полагал, если будет вот так лежать без движения и лишь слегка досаждать им своим запахом и видом. То, что наломают бока, так это не вновь для него. И хуже бывало! Однажды, между двумя последними сроками, ему в больнице зашивали бедро, сращивали кости, потом хромал полгода. Вот тогда действительно схлопотал! Поймали в джипе, ночевал в нем. А не ночевал бы, точно бы замерз! Подъезды заперты, подвалы за решетками, а мороз под тридцать! Попробуй обогрейся! Отпер машину он легко. Она от мороза даже не вякнула, сковало всю, аккумулятор, видимо, сдох. Так, вздохнула слегка и забылась. Зато в ней коврик был, подушка-думочка, куртка чья-то на пуху. Перекантовался как-то до утра. А утром его приняли менты. Одного из них оказался этот джип. Начальника какого-то. Тоже про дезинфекцию говорили. Доставили в контору, обогрели палками, к собакам кинули. Те порвали бедро, живот… Кто трещину ему сделал…, так это не собаки. Нет, собаки, но не те, не природные. Потом выкинули на мороз, подальше отвезли. К больнице, под забор. Вот это было тяжко! Латали, шили, резали, железки какие-то загоняли под мясо! А сейчас чего! За пельмени-то? Ну, наваляют, ну, дадут пендаля… На улице весна, не мороз, как тогда! Прорвемся! А собаки его уже не раз терзали, только за ними почти всегда стояли люди.

Он размышлял так, лежа на полу и стараясь не шевелиться, чтобы не нервировать охрану, на которых были эти две пары черных, лаковых полуботинок.

Мужик понимал, что таких не разжалобишь, как и всяких других. Во всяком случае, не ему, грязному, небритому оборванцу следует рассчитывать на сочувствие и понимание. Такую никчемную жизнь он сам себе уже очень давно устроил. Конструкция оказалась на удивление живучей, крепкой, не поддавалась никаким изменениям. На ней висело грязной тряпкой его сильное когда-то тело, давным-давно забытое им прошлое, холодное и голодное настоящее и никакое, ни даже самое скромное, будущее.

Он уже и не считал нужным помнить свои имя, отчество, фамилию. Кличка «Рак». За то, что по всякому случаю приговаривал: «раком всех итить…». Вот и привязалось – «Рак». Может быть еще и потому, что фамилия у него была как раз такая – Раков. Виктор Васильевич Раков. Но он знал, что кличка не оттуда. Те, кто дали, вряд ли знали его фамилию, а кто знал, с ним и словом не перебросились. К чему разговаривать с грязным зверем?

Барон был человеком постоянным. Он всегда считал, что человек, как личность, начинается еще в утробе матери и заканчивается лишь в земле, а между этим главное – быть твердым, непреклонным. Если не следовать этому единственному жизненному принципу, то не нужно было и появляться на свет. Впрочем, вся человеческая мякоть тоже имеет место в жизни, но для того, чтобы избранные люди, а их не так уж и много, имели возможность эту мякоть употребить по ее значению, времени и месту появления.