– Полковник, а вам надлежит всё же передать свои дела Тарасу и отправиться в Петербург с донесением, – обрадовал я полковника Маскалькова.

Однако промелькнувшая радость сменилась удивлением. Полковник никак не понимал, как он может отдать свою дивизию какому-то бывшему мужику. При этом ранее я специально провоцировал Тараса и полковника на разговоры между собой. Маскальков должен был увидеть то, что видел я в Тарасе. За четыре года работы со мной, до того служба унтер-офицером в армии, а потом деятельность в теневой армии екатеринославского криминала, – все это хорошаяя школа жизни. Тарас сильно вырос личностно, да и как офицер с понятиями. Образованный, французский учит, чтобы соответствовать. В моих глазах он вырос до генерал-майора. Может только в теории бы поднатаскаться.

Я же, при всех «плюшках» за всё то, что было сделано, даже если и за наградой, в Петербург не стремился. Как можно удаляться от театра боевых действий, если тут всё только разгорается? Может быть, даже простоять какое-то время в резерве, в том же Александровске, подлечиться, провести работу по боевому склаживанию и подготовке личного состава, но при этом находиться рядом, и если враг совершит какой-либо рывок – то грудью встать на его дороге.

Еще через два дня я ехал в шикарной карете, раскладывая на столике шахматную партию, намереваясь с достоинством проиграть Тарасу, ну, чтобы это увидел сидящий рядом Москальков, оценил и еще раз присммотрелся к якобы «мужику». Почти всем общение было на французском языке, что так же в копилку мнения Маскалкова о Тарасе. Было важно сделать их единомышленниками, умеющими разговаривать друг с другом. А за оконцем мелькали степные просторы.

Мы уже проехали Измаил, и буквально в сорока вёрстах после него вдоль дороги на Аккерман, я замечал огромные курганы, вспоминая, что именно в них находили массовые захоронения скифов, богатые захоронения, порой с золотом.

Я думал о том, что придёт мирная жизнь, уже скоро. Год, да хоть бы и три, но эта война закончится нашей победой. И я организую масштабную археологическую экспедицию, чтобы раскопать всё то богатство, которое скрывается в этих больших холмах. Чтобы обогатить историю, взять шефство над музеем в Екатеринославе и снабдить его уникальными предметами.

В Измаиле я узнал о том, что была бомбардировка Одессы, и что Одесса, как и в иной реальности, выдержала её. Вот только в нынешней истории ещё сумела и изрядно покромсать англо-французский флот. Все правильно. Мои расчеты, мои бессонные ночи и частые командировки дают свои плоды. Уже сейчас война идет несколько иным путем.

По этому обстоятельству я был предельно рад. В этой истории не должно произойти затопления Черноморского флота. Но сейчас он может и должен сражаться. А что касается Севастополя и того, что город необходимо насытить войсками, то теперь я видел своё место именно там. В иной реальности моряки Черноморского флота составили основу обороняющихся. Пусть они геройствую в море. А я на земле повоюю. Вот только, Меньшиков… Насколько я понял, человек это не простой, как бы и не сложнее Паскевича и Горчакова вместе взятых.

И плевать мне на то, что «донос» на меня до конца так и не получил оценку. Горчаков всё равно послал в Петербург письмо, в котором попросил дать оценку моим действиям. Но пусть меня арестовывают прямо на бастионах Севастополя! Это если император сочтёт, что я действовал неправильно.

А пока мы ещё повоюем!

* * *

Император Австро-Венгерской империи сидел в своём кабинете и более всего ему хотелось схватиться за голову, как-будто побритую посыпанную пеплом, и царапать её отросшими ногтями. Или ухватиться за свои пышные рыжие бакенбарды и рвать их.