Если бы Елизавета Леонтьевна выступила в суде, как обвинительница Кулагина, да описала бы все преступления муженька – это было бы просто феерично. Однако доказательств различных и у меня предостаточно. Да, они редко когда подкреплены документами, хотя в блокноте были вклеены и некоторые купчие, расписки, но в целом документов не хватало.

А вот коррупционные схемы представлены вполне себе даже подробно.

Вместе с тем я прекрасно отдавал себе отчёт, что все мои документы могли сработать только в одном случае – если дело дойдёт до суда, а суд будет повыше, не в губернии. Ну или состав губернского суда будет изменен.

А вместе с тем полилась, как песня, исповедь Тараса.

– Я же не хотел душегубцем стать, – махнув на себя рукой, начинал говорить Тарас.

Однако, мне кажется, что не только осознание своих грехов вот так скрутило и будто катком переехало мужика. Тарас упоминал Елизавету Леонтьевну как-то по-особому, с придыханием. Однажды, когда бывший унтер-офицер, а ныне дезертир говорил об этой женщине, у меня даже сложилась картинка, будто это он сейчас Кулагину выглаживает по самым интимным местам. Прямо садись да пиши роман про любовь унтер-офицера, отца-одиночки, вынужденного стать бандитом, при этом не растерявшего свою человечность, а ещё до смерти влюблённого в свою госпожу.

– Бух! – большой кулак Тараса ударил о столешницу, сотрясая глиняные тарелки, а также стеклянные бокалы, что были поданы мне.

Все кто сидел за столами в трактире, прекратили свои разговоры и посмотрели в нашу с Тарасом в сторону. Я поднял и спустил руку, показывая таким жестом, чтобы бойцы моего сопровождения садились и продолжали заниматься своими делами. Мол, всё спокойно.

– Продолжай? – сказал я.

Услышал я много интересного. Сейчас я ещё больше убежден, какая же Кулагин первостатейная тварь. Это я пощадил Олену, ту девушку, которая собиралась меня отравить по приказу вице-губернатора. Если говорить положа руку на сердце, то я её отпустил не за тем, чтобы Олена какие-то послания передавала Кулагину, а просто чтобы не убивать женщину, пусть даже и ту, которая была готова убить меня. Просто я нашёл повод, чтобы сохранить Олене жизнь.

Однако получается, что я, отправляя её обратно к заказчику, тем самым, пусть и не своими руками, всё-таки её убил. Кулагин в моменте испугался, что я лишь даю какое-то ему послание, ставлю ему чёрную метку, предупреждаю, что буду на него охотиться. А может, всё потому, что он старается не оставлять следов, несмотря на то, что очень громко и широко шагает. И вот решил убрать одного из свидетелей, ту, которая могла бы указать, что именно Кулагин отдавал ей приказ на мое устранение.

Олену убили.

– Ты это сделал? – строго спросил я у Тараса.

– Для подобных дел есть иные, – отвечал мужик. – С меня долго не требовали мочить руки в крови. Так… руку поломать, но не более.

– Ха, руку поломать! – передразнил я мужика.

В этом мире, когда гипс еще не применяется для лечения переломов, да даже если что и применяется, то на глазок, переломы могут оставить человека калекой. Сделав большую паузу и обдумав дальнейшие слова, я, наконец, сказал:

– Изложи всё на бумаге. Ты же грамотный?

– Не поможет, барин, – вымученно ухмыльнулся Тарас.

– Я сдаваться не собираюсь. И буду воевать с Кулагиным, пока один из нас не окажется на каторге или в могиле, – уверенным голосом сказал я. – Так что пиши обо всём по событиям, а я оставлю достаточно денег, что бы ни случилось, чтобы они отвезли мальца в моё поместье, там он получит навык ремесла, будет воспитан достойным человеком.