Чаще всего эти люди уже очень быстро начинают и говорить, и сотрудничать, и выполнять все те поручения и просьбы, даже, порой, унизительные, чтобы только сохранить свою жизнь. Важно психологически пробудить этот самый инстинкт самосохранения. И тогда он из скалы и героя, сурового мужика делает опустошённого, готового угождать пленника.

Однако, как бы я ни говорил о том, что сейчас нахожусь на войне, это утверждение – всё же больше образ или метафора. На настоящей войне, когда ты в поле, на ленточке, там всё ясно. Сейчас же мне его личность была непонятна. Друг он или враг? Особенно непонятно было то, что лицо этого незнакомца казалось знакомым. Но такого же быть не может!

– Не желаете ли со мной поужинать? – спросил я, подумав сменить тактику в общении.

– Для начала, сударь, я хотел бы вас спросить: в каких вы отношениях с вице-губернатором Андреем Васильевичем Кулагиным? – удивил меня вопросом мой гость.

Не на эту тему хотел бы я поговорить с тем, чьего имени даже не знаю. Однако, уверен, что моё имя уже звучит во всём городе, а, возможно, уже и по всей губернии знают, как Кулагина оскорбили, так как некоторые свидетели и переносчики всякой информации, вероятно, быстро покинули город. Так что, наверняка, всё же вполне можно признаться.

– Я не питаю никаких особых чувств к Кулагину, разве что ненависть.

– Прошу простить мою некоторую неучтивость, сударь, но я не могу раскрыть вам своего имени. Не будете ли вы столь снисходительны и всё же не представитесь ли мне? – используя речевые обороты, явно не соответствующие и одежде, и в целом виду мужика, спрашивал меня мой гость.

– Своё имя я не намерен скрывать, – я встал перед ним прямо и представился, кивнув. – Алексей Петрович Шабарин.

Мне было удивительно наблюдать за изменениями в выражении лица моего собеседника. Вот он, только что бывший суровым, казавшимся неспособным на положительные эмоции человек, заплыл обезоруживающей улыбкой. Быстро взял себя в руки и натянул на лицо строгую мину, вместе с тем, мой гость начал меня более пристально рассматривать, будто узнал.

– Где моя дочь? – неожиданно, я даже немного вздрогнул, выкрикнул мужик.

В комнату сразу же забежали два бойца, но я отмахнулся, хотя те-то всё делали верно.

Я не сразу ответил. Пришлось немного посоображать, прежде чем я догадался, кто может быть передо мной. Сначала я даже подумал, что это вновь какой-то отголосок былых похождений реципиента, в тело которого я не так давно относительно попал. А потом я понял, кого мне напоминает этот мужчина.

– Вы – господин Садовой? – спросил я.

Мужчина встал со своего стула, сделал два шага назад, являя мне испуг.

– Скажите, где моя дочь, и я просто уйду, – сказал бывший архитектор.

– Так вы хотели убить именно Кулагина? – спросил я.

Тот промолчал. Но его слов уже больше было и не нужно. Ведь всё достаточно логично и понятно. И, может, было бы неплохо, чтобы задумка Садового удалась. Его схватили бы, и никаких подозрений в мою сторону не было бы. А уже после я мог бы с чуть большей уверенностью низвергать иных, менее деятельных и менее авторитетных воров в обличии чиновников Российской империи.

Но такие мысли – бесчестные. Я могу подставлять тех чиновников, в чьей вине уверен, если знаю доподлинно, что они люди гадкие, преступники. Но есть и хорошие люди, и важно, чтобы они не пострадали прямо или косвенно от такой моей деятельности. А то, что Садовой пострадал и сейчас вернулся с оружием в руках, для мести – для меня не преступление. Для меня это – справедливость и правда. После такой акции, как правило, никому добра не будет. Садового, возможно, даже и казнят (кстати, не знаю, есть ли сейчас в Российской империи смертная казнь). Ещё вновь не обретя отца, Маша вновь его потеряет. От этого икому добра не будет.