– И когда же пан Артемий туда собирается из отеля переселяться? – недобро спросил поляк, чувствуя, что ощущение реальности начинает покидать его.

– И вовсе не собираюсь. Я там Пенюшку поселю, подальше от ее психованного папаши. У меня уже и буфет заказан, и горшок ночной с цветочками куплю. Туда и вы эту вашу шлюшку водить можете, когда я не занят. Только чур – в помещениях не безобразничать!

– Я продам этому господину мебель за наличные, но вам, Дымшиц, кредитов не дам, – вынес свое решение Харрис.

– А я дам, – сказал Леви. – Господин Гурин нас не обманет. Он типичный шлимазл, еврейская голова. К тому же он наверняка служит в русской полиции, а там на разные типографии и мастерские для бомб дают много денег. Пишите закладную на клуб, Дымшиц, деньги получите завтра. И вы поправите свои дела лучше чем Датфилд.

Оба еврея сели в свой фургон и уехали. Во дворе стало тихо и Тамулти с ирландцами решились наконец войти. Даффи с Конроем внимательно осмотрели сарай и одобрили его. Оставался один вопрос, быть может, самый главный: наметить пути бегства на случай облавы. Даффи отправился в театр, Конрой прошелся взад-вперед по Филдгейтс-стрит, а Тамулти заинтересовался дверью во двор, которая вела в дом, явно выходивший фасадом на Уайтчепл-роуд. Он протянул уже руку, чтобы открыть дверь и заглянуть внутрь, когда дверь эта неожиданно распахнулась и на пороге появился мужчина с медным тазиком, полным подкрашенной кровью мыльной воды. Увидев изумленный взгляд Тамулти, устремленный в таз, мужчина поклонился и сказал извиняющимся тоном:

– Клиент весь в прыщах. Какая все-таки мука брить такие рожи!

– Могу предложить патентованный «Уничтожитель прыщей Тамулти», – сказал, не растерявшись, ирландец. – Ибо перед вами никто иной, как доктор Тамулти, его изобретатель.

– Джозеф Ханрок, цирюльник, к вашим услугам, – еще раз поклонился мужчина. – Я бы взял пару флаконов на пробу.

Тамулти исчез за дверями цирюльни, и тут вновь появился мистер Ласк.

– Кто тут из вас парфюмеры? – спросил он у толпившихся во дворе.

– Давай же! – пихнул Дымшица Артемий Иванович.

– Я парфюмер, – объявил управляющий клубом.

– Ничего другого я от Леви с Харрисом не ожидал, – с какой-то тоской в голосе сказал Ласк. – А эти два ирландских бандита – ваши помощники?

– Нет, я их не знаю, – замотал головой Дымшиц. – Впервые их вижу.

– Зато я вас насквозь вижу. Деньги принесли? Пойдемте в театр, я напишу вам расписку. Но имейте ввиду, во дворе не гадить и водосточную трубу на свинец не продавать!

Настырный звонок телефона прервал кошмар, мучивший Фаберовского всю ночь. Ему снилось, что он привозит на какую-то квартиру вчерашнюю проститутку из Миллерс-корта, и дверь ему открывает Пенелопа с эмалированным ночным горшком в руках. Он не знает, что сказать, а Келли показывает дочери доктора Смита безымянный палец своей руки с обручальным кольцом, в ответ на что Пенелопа надевает Фаберовскому горшок на голову, а из глубины квартиры доносится голос Гурина: «Пенни, душка, иди сюда, я уже изнемог!». Сон этот повторялся с механическим однообразием деревянной «дымковской» игрушки – мужика с медведем, пилящими бревно. Снова и снова спитлфилдзская шлюха воздевала свой украшенный кольцом перст, а горшок насаживался поляку на голову по самые оттопыренные уши. «Пенни, душка, иди сюда, я уже изнемог! Пенни, душка, иди сюда, я уже изнемог!».

Однако поляк рано радовался разбудившему его телефонному звонку – действительность была ненамного приятнее кошмара.