Поезд втянулся под залитый электрическим светом шатер вокзала. Воспользовавшись тем, что Артемий Иванович отвлекся, социалист тихо приоткрыл противоположную дверь купе и выскользнул наружу. Раздался глухой удар и сдавленный крик. Состав, скрежеща, остановился, а Артемий Иванович все так же продолжал таращить глаза, торча в окне. Он не видел, что произошло с социалистом, поэтому имел все основания считать, что тот специально зажал его окном в этой проклятой двери, которую ему придется носить на себе теперь уже до самой смерти, или пока он не похудеет. Кондуктор шел вдоль вагона, собирая билеты. Дойдя до купе с Владимировым и подождав некоторое время, он все же решился открыть дверь в надежде, что джентльмен, торчавший из окна, останется внутри. К изумлению кондуктора, Артемий Иванович открылся вместе с дверью, так и не покинув окна, а вместо его лица перед кондуктором возникла обтянутая застиранными штанами задница. Артемий Иванович отчаянно сучил ножками в воздухе. При помощи кондуктора и сочувствовавшей публики он был освобожден и установлен на землю. Таможенные чиновники проверили в купе багаж и разнородная толпа мужчин и женщин устремилась к зданию вокзала, торопливо суя носильщикам багажные квитанции. Казалось, тот же могучий инстинкт, который заставляет жителей джунглей мчаться прочь от пожара равно льву и суслику, гнал их – будь то пассажир третьего класса или первого – в одном направлении: к вокзальному ватерклозету. Отдав билеты кондуктору, Артемий Иванович сердито растолкал зевак и побежал по дебаркадеру, размахивая саквояжами, пока не выскочил на привокзальную площадь.

И тут он вспомнил об ирландцах. Растерянно оглядевшись, он обнаружил, что тех и след простыл – они потерялись еще в Дувре. «Что же я скажу поляку? – в панике подумал Владимиров. – И Рачковскому?»

И он бросился обратно в надежде поправить дело. Почти час он бегал по вокзалу с одного дебаркадера на другой, мешал пассажирам и беспрерывно причитал, пока его, наконец, не остановил полицейский, уже давно заприметивший этого странного иностранца.

Оказалось, что Артемий Иванович не может ни слова понять из учтивой речи констебля. Он вдруг понял, что не только проклятые ирландцы куда-то задевались, так еще и поляк не встретил его. Крупные слезы покатились по его щекам.

Констебль жестом предложил ему следовать за ним. Они вышли на шумную привокзальную площадь, забитую всевозможными омнибусами и экипажами самых странных форм и цветов. Здесь полицейский вдруг нырнул в небольшой магазинчик, где хозяин, после недолгого совещания с этим представителем власти обратился к Артемию Ивановичу на довольно сносном французском языке:

– Не есть ли мсье тот самый мсье, который потерялся на вокзале Виктория и которого разыскивает некий джентльмен, называющий себя Фаберовский?

– Да-да, – трагически подтвердил Артемий Иванович, для убедительности постучав кулаком в гулкое брюхо, и всхлипнул. – Я потерялся.

– Успокойтесь, мсье, – сказал лавочник, – вы уже нашлись. Сейчас констебль посадит вас на площади на омнибус, идущий на вокзал Виктория, а там вас встретят.

И его встретили.

– Пан уехал до иного вокзалу? – зло спросил Фаберовский, пребольно ткнув Артемию Ивановичу в грудь рукоятью своей тяжелой трости. – Ирландцы с вами?

«Вот оно, началось…» – подумал Артемий Иванович.

– А я их отпустил, – сказал он. – Я подумал: зачем они нам?

– Как говорил ксендз Жмудовский у нас в Спале, – поляк постучал перстом себе в лоб, – если человек мертв – то до Страшного суда, а если глуп – то это навечно.