К Ване у Лохнесса было особое отношение. Несмотря на то что Таня незримо стояла между ними, новый друг вызывал какие-то непривычно трепетные эмоции. Словами Женя вряд ли бы смог объяснить, в чем было дело. Просто они смеялись над одними и теми же шутками, которые остальным могли показаться несмешными, радовались и печалились одному и тому же, и если кто предлагал что-либо, то другой, чуть поразмыслив, приходил к выводу, что ничего лучше и придумать нельзя. В общем, они идеально понимали друг друга с полуслова. Хотя не обходилось иногда и без споров и ссор, но даже размолвки были какими-то ненастоящими, оба они понимали, что нужны друг другу.

Тот день тоже начался как обычно. Женя поднялся около восьми, схватил оставшееся еще с вечера вареное яйцо и, наспех проглотив его, попытался улизнуть из дома. Однако мама отловила его на улице, вернула домой и заставила съесть немудреный сельский завтрак из яичницы и стакана молока с хлебом. Но это оказалось еще не все. Заявив, что у нее к сыну серьезный разговор, Галина Евгеньевна завела долгую речь о взрослении, обязанностях взрослого человека перед собой и близкими, ответственности, планах на будущее и прочих нудных вещах. Лохнесс сидел как на иголках, почти не слушал, только кивал и думал о ребятах, которые давно его ждут. Едва мама замолчала, он тут же поклялся: «Хорошо, мамочка, я обязательно все так и буду делать!» – и пулей вылетел за порог.

Утро выдалось пасмурным, моросил мелкий дождь, но это не смущало Таню, сидевшую на скамейке у ворот своего дома. Увидев Женю, девочка скроила недовольную гримаску.

– Чего так долго?

– Да мамка завернула. Сперва заставила завтракать, а потом стала нотации читать…

– Ну все сегодня не слава богу… И Ваньки не будет. Он утром забежал ко мне, сказал, что его отец на весь день напряг – крышу чинить. Говорит, там вот такая дырища, – она показала руками. – Похоже, весь день проваландается… Скучно будет без Ваньки… – протянула Таня, и сердце Лохнесса сжалось от ревности.

– Ну, конечно, пропадем без него, – съязвил он.

– А ты не ехидничай! – Таня пребольно пихнула его кулаком в бок. – Раз такой умный, то придумай, чем нам заняться.

Женя вдруг осознал, что впервые за все дни каникул останется с Таней наедине, вот так, чтобы никто им не мешал и все ее внимание было сконцентрировано на нем. Что-то внутри зазвенело от радости.

– Пошли погуляем? – предложил он. – Просто по деревне пройдем.

– Просто по деревне? А что там делать? Ну, дойдем до конца, до колхозных полей, а дальше? – Таня скептически скривила губу.

Женька подумал, что это очень милая гримаса, почаще бы она так делала, сразу становится очень смешной и трогательной, но вслух этого, разумеется, не сказал.

– А давай на ту сторону сходим. На кладбище.

Танины глаза загорелись, и Лохнесс понял, что попал в точку. Сам он немного боялся идти в такое мрачное место, даже днем, но теперь отступать уже было поздно. Увидев просиявшее Танино лицо, он понял, что отправится на кладбище, даже если все мертвецы разом повылезут из могил и набросятся на него.

– Ну, давай… – как бы неохотно согласилась девочка.

Дорога заняла с полчаса, не больше, – через мост, до края деревни, а оттуда до опушки небольшого леса. Кладбище было обнесено чугунной оградой, ребята обошли его и вошли через открытые ворота.

Дождик перестал, было тепло, но, оказавшись на кладбище, Лохнесс и Таня поежились. Там ощущалась прохлада, словно температура стала на несколько градусов ниже, чем за воротами. И еще было непривычно тихо, казалось, даже лес рядом стоял мертвый и недвижимый. Ни птиц, ни людей, только могильные камни да кресты.