Коллеги Гордона в этих банках, должно быть, ломали голову над тем же проспектом. Что в перспективе: выгодное помещение миллионного капитала или миллионы, пущенные на ветер? Рисковать или нет?

Так что же делать?

Задавать прямые вопросы не хотелось и пришлось потратить время на выуживание сведений из слухов и сплетен.

Наконец я отнес проспект Вэлу Фишеру, главе Банковских Операций, который обычно сидел за одним из столов напротив Генри Шиптона, двумя этажами выше нас.

– Ну хорошо, Тим, а как вы сами думаете? – спросил Вэл, гладенький, обходительный, обаятельный коротышка с нервами изо льда и стали.

– Очевидно, у Гордона были сомнения, – сказал я. – Я не знаю какие, да и никто, похоже, не знает. Одно из двух: либо стоит послать им предварительное согласие, а потом разведать побольше, либо же просто довериться инстинкту Гордона.

Он едва заметно усмехнулся:

– И что же делать?

Ах, что делать?

– Думаю, нам следует довериться инстинкту Гордона, – сказал я.

– Отлично.

Он кивнул, а я отправился восвояси и написал вежливое письмо в Бразилию, выражая сожаление. И возможно, еще шесть или семь лет я не узнаю, правильно решил или ошибся.

Азартная игра – эти долгосрочные ссуды. Вы отпускаете хлеб свой по водам и ждете, что когда-нибудь он вернется к вам, намазанный маслом и джемом.

А если не вернется? Что ж, очень жаль.

Гордон позвонил три недели спустя, судя по голосу, совершенно здоровый и бодрый. Я невольно оглянулся на его стол, безмолвный и чистый, поскольку все бумаги с него перекочевали ко мне.

– Мы с Джудит хотели бы поблагодарить вас… – начал он.

– Ну что вы, – сказал я. – Как ваше здоровье?

– Попусту трачу время. Такая нелепость. Но дело вот в чем: нас пригласили на следующий четверг на скачки в Аскот и предложили снять ложу на половинных паях. Мы считаем, что там может быть забавно… У нас шесть мест. Не хотите ли присоединиться? Как наш гость, разумеется. В качестве благодарности.

– Звучит заманчиво, – сказал я. – Но…

– Никаких «но», – прервал он. – Если вас это устроит, Генри возражать не будет. Он сам туда явится. Он согласен, что вы заслужили денек отдыха, и теперь решение за вами.

– Тогда меня это более чем устраивает.

– Отлично. Если у вас нет визитки, не смущайтесь. Мы не на Королевской трибуне.

– Если и вы такое наденете… У меня есть визитка, осталась от отца.

– Ага. Отлично. Тогда так. В час дня в четверг, время ланча. Я пришлю в офис входные билеты для вас. Мы с Джудит будем очень рады, если вы придете. Мы вам очень благодарны. Очень. – Голос его вдруг зазвучал как-то стесненно, в трубке щелкнуло, и связь отключилась.

Мне было интересно, много ли он помнит про белые лица, но при Алеке, Руперте и Джоне, которые все слышали, спросить я не мог. Может быть, на скачках он мне скажет. А может, и не скажет.

Ездить на скачки я давным-давно отвык. Однако в детстве мне пришлось провести несчетные часы в очереди к тотализатору, пока моя мать, изнемогая от радостного азарта, выкладывала стопками банкноты, ставила сбережения, отложенные на потом, на случай, на черный день, и просаживала все это почем зря.

– Я выиграла! – сияя, оповещала она всех вокруг, размахивая неоспоримо выигравшим билетом; а пачки проигравших в том же заезде засовывались в карман, а позже выбрасывались в урну.

А мой отец в это время пил в баре, где со всеми был на короткой ноге, дружелюбный, чистосердечный, великодушный и не слишком умный человек. В конце дня родители отвозили меня домой в «роллс-ройсе» с наемным шофером, и мы всю дорогу счастливо пересмеивались, и пока я не стал достаточно взрослым, не задавался вопросом, есть ли дно у этого рога изобилия.