Традиционно интересовался корейской кухней разве что Васильков. Он дольше других жевал рыбу, пробовал овощи и пытался разгадать состав хитрого маринада. Ближе к вечеру, в ожидании возвращения Ивана Харитоновича, Александр решил еще разок продегустировать гостинцы от мамы Константина.
– А почему у всех корейских блюд разный цвет? – поинтересовался он, закинув в рот макаронину.
– Большинство наших продуктов при готовке окрашиваются в пять цветов, – со знанием дела ответил молодой человек. – Красные хорошо влияют на сердце и сосуды. Желтые – на кожу. Белые – на работу желудка и кишечника. Зеленые улучшают кровообращение, а темные выводят из организма вредные вещества.
Придя в себя от очередной дегустации, Васильков подивился:
– Откуда все это знаешь? Ты же москвич в четвертом поколении!
– Маму научила готовить бабушка, а ту – ее мама. Но дома на нашем столе корейские блюда – редкость. Только по праздникам. Для их приготовления нужны особые специи, рис, морепродукты и различные овощи. А сейчас все это почти не достать.
– Понимаю. Научишь меня приготовлению такой рыбы?
– Неужели понравилась? – Костя не поверил своим ушам.
Майор уверенно кивнул и сказал:
– В прошлый раз был чудесный картофельный салат. А сегодня очень вкусная рыба.
– Конечно, с удовольствием! Уточню кое-что у мамы и научу!
Глава 2
– Все должно быть достоверно и максимально похоже на правду, – сказал Старцев и приказал подчиненным собираться.
Темной безлунной ночью он и Егоров привезли Василькова на служебном автомобиле в Смоленск и остановились в тихом переулке близ привокзальной площади. За четверть часа до прибытия проходящего поезда сотрудники МУРа покинули автомобиль и отправились на перрон, к которому были поданы три пассажирских вагона. Васильков был одет в полевую офицерскую форму, два его спутника – в штатские темные костюмы.
На перроне в основном толпились военные. Именно ради них к поезду, идущему на Москву, железнодорожники цепляли дополнительные вагоны. Попадались в толпе и гражданские: старик с баулом и корзинкой, молодая женщина с двумя детьми, три бабушки из монастыря, цыганская семья, два мальчишки под надзором сотрудника милиции.
Перед лесенкой перрона Васильков простился с коллегами, провожавшими его, подхватил потертый фибровый чемодан, легко взбежал по ступенькам. Ведь теперь, по легенде, ему было всего двадцать пять.
Он незаметно подошел к толпе, окликнул крайнего солдатика, улыбнулся, попросил прикурить, заодно спросил про поезд. Вскоре Васильков швырнул выкуренную папироску на темные шпалы и под долгий гудок надвигавшегося состава смешался с заволновавшимися людьми.
Утром следующего дня он стоял в тамбуре пассажирского вагона, докуривал натощак «беломорину», глядел на бескрайние поля Подмосковья, проплывавшие за окном, и в который раз повторял легенду, заученную накануне:
«Аверьянов Александр Афанасьевич. Двадцатого года рождения. Младший лейтенант. Командир взвода 787-го стрелкового полка 222-й стрелковой дивизии из состава 33-й армии Второго Белорусского фронта. За годы войны получил два ранения и контузию. Беспартийный. Холост, детей нет. До войны, на исходе 1939 года, был поражен в правах и осужден на полтора года за драку.
Отец – Аверьянов Афанасий Григорьевич, скончался от тифа в марте 1920 года. Мать – Аверьянова Алевтина Васильевна, погибла во время бомбардировки в Москве в феврале 1942 года. Сестер, братьев и прочих близких родственников не имею».
Одет Васильков был в полевую офицерскую форму: хлопчатобумажное галифе и такую же выцветшую гимнастерку с парочкой орденов и нашивками за ранения. От солдат, возвращавшихся домой, его отличали хромовые сапоги, кожаный ремень, фуражка да фибровый чемодан с блестевшими металлическими углами.