– Посветите ей своим фонарем, – попросил он Лунина. – А то она проскочит.

Они увидели очертания большого грузовика, который приближался с потушенными фарами. Какие-то закутанные фигуры колыхались в его кузове. Лунин зажег свой фонарик. Младший лейтенант запрыгал и замахал руками. Машина, залязгав, остановилась.

Человек восемь женщин, закутанных брезентом, молча смотрели на них из кузова. Шофер вышел из кабины и, ни на кого не глядя, прежде всего осмотрел и ощупал шины. Машина была гражданская, и шофер гражданский.

– Из Ленинграда? – спросил его Ховрин, пока младший лейтенант залезал в кузов.

Шофер кивнул.

– Когда выехали?

– Сегодня в два.

– Ну как там?

– Хорошо, – сказал шофер твердо.

Он выпрямился и внимательно осмотрел Ховрина и Лунина.

– Там-то хорошо, – повторил он. – Да проезда туда больше нету. Всё…

– А как же вы проехали? – спросил Лунин.

– Вот проедали, а больше никто не проедет. Бьет по шоссе. Нас четыре раза землей обсыпало. Проезда больше нет.

Он влез в кабину, и машина двинулась.

Лунин посмотрел на Ховрина. Как поступит этот тощий журналист? Стоит ли ждать? Но Ховрин сел в траву на прежнее место. Лунин сел рядом с ним.

Положение Ленинграда ему стало ясно. Немцы обошли Ленинград с юга и перерезали последнюю железную дорогу. Они обстреливают последнее шоссе. Час назад обстреливали, теперь, может быть, и шоссе перерезали. От шоссе до берега Ладожского озера всего несколько километров. Немцы выйдут к озеру, и круг замкнется.

С севера – финский фронт, от Финского залива до Ладоги. С запада – Финский залив. С юга – немцы. С востока – Ладога. Та часть Карельского перешейка, на которой расположен Ленинград, станет островом. Может быть, уже стала островом.

Они долго сидели в траве и молчали. Звезды двигались над ними. Выстрел – разрыв, выстрел – разрыв. Лунину теперь казалось, что разрывы громче, чем были раньше.

Вдруг издалека донеслось до них какое-то дребезжанье. Оно быстро приближалось – не с запада, а с востока, со стороны Волховстроя.

Скоро стало ясно, что это идет машина. В кузове у нее что-то звякало и гремело.

Машина так быстро возникла из тьмы, что они едва успели вскочить. Лунин зажег фонарик и, крича, кинулся прямо к колесам. Машина проскочила, но метрах в десяти затормозила и остановилась. Они побежали к ней. Шофер глядел на них, приоткрыв дверцу кабины.

Лунин осветил его фонариком. Это был боец, очень юный, с озорным мальчишеским лицом.

– Подвези, – сказал Ховрин.

– А вам куда?

– А ты куда?

– Куда я, вы не поедете.

– А ты почем знаешь? – спросил Ховрин. – Куда ж ты?

– В большую деревню.

– И нам туда же, – сказал Ховрин, кладя свой чемоданчик в кузов.

Ослепленный светом фонарика, шофер только теперь разглядел, что перед ним командиры. Обращаясь к Лунину, как старшему из двоих, он сказал совсем по-другому, почтительно и серьезно:

– Туда проезда нет, товарищ майор.

– А как же ты?

– А уж я как-нибудь, мне надо.

– Нам тоже надо, – сказал Ховрин и полез в кузов.

Шофер предложил Лунину сесть рядом с собой в кабину, но Лунин отказался.

– Я уж лучше на вольном воздухе, – сказал он. – Вместе с товарищем.

Они уселись на соломе, прислонясь спинами к задней стенке кабины, и понеслись.

В кузове раскачивалась, звеня и лязгая, пустая металлическая бочка из-под бензина. Они отпихивали ее ногами – то Ховрин, то Лунин, – но через минуту она накатывалась на них снова. Укрощение этой бочки некоторое время занимало все их внимание. Но мало-помалу происходящее вокруг настолько отвлекло их, что они забыли о ней.

Выстрел – разрыв, выстрел – разрыв. Теперь ясно было слышно, что выстрелы слева, а разрывы справа. И выстрелы и разрывы становились все слышнее, но заметно было, что машина везет их к разрывам, а не к выстрелам. Вспышки при каждом разрыве стали так ярки, что Лунин всякий раз на мгновение видел и свои ноги, и бочку, и задний борт машины, и шоссе между зубцами леса.