– …Вон оттуда, с холмов! Сначала десять, потом еще десять!

– …Скажешь тоже. Полсотни, не меньше!

– …Все с пулеметами, пушками!

С дальнего конца деревни привели под руки полуслепую старуху, уважительно усадили на лавочку у колодца. Милич поспешил к ней, взял ее ладонь в свою.

– Матушка Божена! Волновался, как вы?

Она повернулась к нему на звук голоса.

– Что со мной сделается? Я свое давно отбоялась. А когда страха нет, то и смерть не торопится. – Матушка Божена протянула руку, пригнула Милича к себе, ощупала пальцами его лицо. – И тебя, Драган, она пока сторонится.

– Правильно делает. Я еще сам за ней поохочусь. Люди сказали, вы видели что-то? – Милич всматривался в ее незрячие белесые глаза.

– Змеиные времена, Драган! Дурное время, злые вести. Враг перестал прятаться, он больше не боится. Чужое делает своим. Живое делает мертвым. Его провозвестники повсюду. Некому закрыть им дорогу.

– Что вы видели, матушка Божена? – осторожно спросил Милич.

– Черная женщина идет впереди, торит врагу путь.

Стоящие рядом соседки закивали, зашумели:

– Приезжала… Неместная, на мотороллере, с пути сбилась…

Но набирающий силу голос матушки Божены перекрыл их гомон:

– Чернее угля, чернее ночи, тьма без звезд. Сгнившая изнутри, мертвая душой. Избави… Избави…

На мгновение Миличу показалось, что он видит залитую солнцем дорогу, а на ней черную дрожащую тень, размытый силуэт женщины на мотороллере.

– Как выглядела? – уточнил он. – Рост, худая-толстая? Смуглая или светлая?

– Только дорогу спросила на Глоговац, – уточнила одна из соседок, – волосы под платком, очки от солнца.

Другая дополнила:

– А как уехала, и десяти минут не прошло – бандиты!

Матушка Божена начала едва заметно раскачиваться, погружаясь в какой-то свой мир, то ли предрекая страшное, то ли молясь:

– Простирает крылья! Избави… Избави…

Милич осторожно отпустил ее руку и пошел к крайнему дому – туда подъехал армейский джип.

В последнее время о политике старались молчать. Общее ощущение надвигающейся неизбежной беды сводило на нет желание кому-либо что-либо доказывать.

Да, после Второй мировой войны албанцев в крае селилось все больше. Да, другой язык, чужая культура и иная вера. Сербы окончательно стали меньшинством – разве только на севере края, в Метохии, еще соблюдался паритет. Югославская Федерация казалась готовой к таким вызовам, способной выложить народы и культуры в драгоценную мозаику единого справедливого государства.

Где же произошла ошибка? Когда еще не поздно было хоть что-то исправить?

Полыхнуло, да как! И сначала не в Косове. Хитрым маневром в девяносто первом бескровно отделилась Македония, малой кровью – Словения. А дальше – только ужас и смерть. Хорватия и Босния – многолетняя резня, все против всех, без жалости, до упора. Миротворческие силы – как мазь на обрубки.

Югославия зализала раны, и уже казалось, что худшее позади, когда аккуратно сложенный костерок на юго-востоке разгорелся от умело поднесенной спички. ОАК – Освободительная армия Косова – заявила о своих целях. «Косову – независимость!» – лозунг подхватили дипломаты и журналисты, политики всех мастей и рангов за пределами Югославии. «Косово для косоваров!» – услышали те, кто реально находился рядом. Такое обманчивое эхо.

Банды ОАК ушли из подполья в горы, подпитанные оружием и идеологией из рук щедрых кураторов. Террор нарастал по экспоненте, и, когда все пошло вразнос, югославскому правительству осталось только ввести в край регулярные войска.

У многих думающих людей возникло одинаковое ощущение: ловушка захлопнулась.