Старик, слушая свою радикально настроенную внучку, молчал, хмуря брови. Мальчик, казалось, не обращал внимания на то, что творилось вокруг. А рядом забирали остальных детей.

– Да брось ты его, Ледина, доставать, – нахмурил брови старик. – Ты что, не видишь, в каком он состоянии? Тут у кого хочешь язык отнимется. Ничего, паренек, поедем с нами. Я знаю, что такое горе, сам навидался.

Старик взъерошил волосы на голове мальчишки.

– Все. Поедем. Здесь тебе нечего делать, – решил он.

Выполнив надлежащие формальности, Мирел и Ледина Касаи вывели из помещения мальчика. Вымазанный, в изорванной одежде, с измученным лицом, он выглядел самым настоящим символом трагедии, символом войны. Впрочем, так же воспринимались и все дети, оказавшиеся в тот день в злополучном автобусе.

Они вышли за ворота. Рядом стояли машины людей, приехавших забрать несчастных, пострадавших детей. У Мирела Касаи была древняя машина эпохи Иосипа Броз Тито – «Застава». Мальчик испуганно оглянулся.

– Не бойся, маленький, – обняла его девушка. – Теперь тебе нечего бояться. Ты с нами и сейчас будешь в безопасности.

– Довольно относительное это понятие – безопасность, – пробурчал в большие усы старик. – Особенно в наших местах.

– Дедушка, ну зачем ты пугаешь мальчика. Ты же видишь, в каком он состоянии? Поехали лучше домой.

– Так я уже давно готов, – подмигнул старик.

«Застава», натужно урча мотором, двинулась вверх по улице. Мальчик, сидя у девушки на коленях, бросал короткие взгляды по сторонам, как будто что-то искал.

– Ты не голодный? – спрашивала девушка, заглядывая ему в глаза. – Ну, хотя бы кивни…

– Не приставай! – сказал дед. – Вот приедем, тогда и накормим парня. Неважно – кормили его или нет, в его возрасте нужно питаться побольше.

Выехав за город, машина повернула вправо и стала подыматься в горы. Там, в горах, на одиноко стоящей ферме и жили Мирел и Ледина Касаи. Машина, дребезжа, катилась по каменистой дороге.

– Ну что, заснул? – кивнул Мирел, выкручивая руль.

– Да, спит, – ответила девушка, тихонько гладя мальчика по взлохмаченной голове.

Мальчишка, лежа у нее на коленях, то и дело дергался, вздрагивая во сне.

– Немало, видно, мальцу досталось, – задумчиво произнес старик. – Да, тяжко в его-то годы такое испытать.

– Ты ведь тоже, дедушка, многое пережил?

– Да уж, пришлось и на мою долю немало, – вздохнул старик. – Я, правда, постарше его в те годы был… И разрушения, и смерти, и бомбежки, и расстрелы – всякого навидался. Да ведь и сама видишь, сейчас немногим лучше. Что ведь больше всего, внучка, и обидно. Одно дело, когда войну пережил десятки лет назад. Тогда ведь и времена совсем другие были. А сейчас вроде все могли бы понять, что нельзя больше убивать друг друга. А оно вон как опять получается…

– Как же мы его звать-то будем? – рассуждала тем временем девушка. – Хоть бы он имя свое сказал. Ты ведь разговаривал по поводу его документов?

– Да говорить-то я говорил, – вздохнул старик, – но что толку? Никаких документов у него нет. То ли сгорели, то ли вообще не было. А кто и откуда – расспросить не успели. Все те военные, которые были вначале, уехали. Так что пока у нас никаких данных нет.

– Бедный ребенок, – вздохнула девушка. – Как же ему, несчастному, пришлось мучиться… Ну, ничего, у нас он отдохнет, наберется сил, а там родители его найдутся.

Машина карабкалась в гору. Справа был почти отвесный обрыв, слева стеной поднималась гора. Иногда казалось, что машина вот-вот сорвется с узкой дороги и упадет в пропасть. Однако ни старик, ни девушка не проявляли никаких признаков беспокойства. Было видно, что дорога эта известна им до мелочей. Старик, сосредоточенно поглядывая вперед, уверенно управлял своим старьем. Во рту у него дымилась трубка. Мальчик мирно спал, не видя извилистой и опасной дороги.