И бабушка гордо прошествовала в свою комнату вместе с розами.

Через пару недель она вышла-таки замуж за симпатичного Николая Ивановича и переехала в его собственный дом в поселке Сосново.

Осиротевшая семья с месяц перебивалась с яичницы на бутерброды и обратно, а потом как-то втянулась, вработалась, и сносный суп мог приготовить практически любой: начиная от восьмиклассницы Даши и заканчивая талантливым архитектором папой.

Когда Юрия Константиновича пригласили в Финляндию и встал вопрос, как быть с Дашей, помощь Зинаиды Львовны даже не обсуждалась.

– Мы со своими проблемами не можем нарушать первый год супружеской жизни наших молодоженов, – заявил папа. – Поэтому нам надо самостоятельно найти достойный выход из создавшейся ситуации.

Даша тогда его активно поддержала, потому что любила бабушку и радовалась ее счастью. А сейчас, сидя в папиной машине в нелепой форме частного пансиона, она жалела, что не предложила родителям, чтобы эти полгода бабушка со своим Николаем Ивановичем пожили бы у них в квартире и присмотрели за ней. Хотя чего за ней присматривать? Ей не пять лет. А если в этой школе такая идиотская форма для вполне взрослых девятиклассников, то ничего хорошего от нее ждать вообще не приходится.

Машина затормозила у величественного четырехэтажного особняка с лепниной по фронтону и даже с кариатидами, поддерживающими резные козырьки над двумя окнами с двух сторон парадных дверей. Все это: и белоснежные кариатиды, и кованый ажурный светильник на крыльце, и небольшая черная с золотом табличка на дверях с надписью «Пансион А.М. Бонч-Осмоловской» – имело такой основательный и внушительный вид, что Даша в своей короткой складчатой юбочке в клетку и белых гольфиках показалась себе совсем маленькой, никчемной и почему-то не очень умной. Но надо отметить, что брюки с цепями, как у Машки из 78-й квартиры, здесь были бы еще более неуместны. В такой подъезд должны входить дамы в кринолинах ХVIII века или, по крайней мере, в собольих шубах.

Тем временем папа нажал кнопку обычного электрического звонка, и спустя секунду дверь с легким чмоком плавно отошла от косяка. Папа потянул дверь за ручку в виде позолоченной львиной головы, и семья Казанцевых вошла в пансион А.М. Бонч-Осмоловской. Дверь закрылась, с таким же чмоком присосавшись к косяку.

– Куда теперь? – спросила Даша родителей, но они почему-то промолчали. Дашин голос раскатился гулким эхом и пропал под сводами высоких потолков. В ответ лишь звякнули прозрачные висюльки огромной хрустальной люстры.

Казанцевы молча поднялись на пять массивных мраморных ступенек, ведущих в бельэтаж, повернули направо и уперлись в высокую черную дверь, на которой тоже золотом по черному было написано: «Директор пансиона Александра Модестовна Бонч-Осмоловская».

– Заходите, пожалуйста, – послышалось из-за двери. Очевидно, по расчетам Александры Модестовны, вошедшие в парадную дверь Казанцевы уже должны были добраться до ее кабинета.

Даша, папа и мама, резко уменьшившиеся в размерах на фоне высоких потолков, массивных ступенек и огромных дверей, все так же молча вступили в апартаменты директрисы пансиона.

– Здравствуйте! – приветствовала их весьма величественная женщина, высокая и крупная, в строгом темно-синем костюме, напоминающем форму бортпроводниц авиалайнеров. Вместо знаменитых «крылышек» над нагрудным карманом был приколот круглый значок с непонятным вензелем, выполненным опять же золотом по черному полю. У Александры Модестовны было холеное моложавое лицо с крупными, но довольно приятными чертами и темные волнистые волосы с легкой проседью, собранные в тяжелый узел на затылке. Даша не могла бы точно определить возраст директрисы, но понимала, что она значительно старше ее мамы.