«Аааа!» – страшно закричала девочка, лишившаяся совочка.

Любомир Иванович пошатнулся и выронил портфель, пытаясь засунуть выпавшие внутренности обратно в живот. Потом упал на газон и затих, конвульсивно подергиваясь конечностями.

Все это происходило на глазах Степана Валериановича, старого друга Любомира Ивановича.

Мама Сидорова: Аааа!

Сидоров (с воодушевлением): Пробрало? Наконец-то, пробрало?! Признайся, тебе стало по-настоящему страшно?

Мама Сидорова: Что это такое?

Указывает на диван, откуда из-под одеяла свешивается длинный хвост.

Сидоров: А, это. Это варан.

Мама Сидорова: Кто?

Сидоров: Большая ящерица с Комодских островов. Я его сегодня на улице подобрал. Смотрю: лежит под деревом, и никому до него дела нет. Я и подумал: этому одинокому существу еще хуже, чем мне.

Мама Сидорова: Вот как?

Сидоров: В свернутом состоянии он напоминает рогалик, поэтому я назвал его Рогаликом.

Мама Сидорова: Действительно, напоминает.

Сидоров: Рогалик, Рогалик…

Хвост на диване оживает.

Мама Сидорова (просительно): Сыночек…

Сидоров: Что, мама?

Мама Сидорова: Нет, ничего. Ты не знаешь, вараны с Комодских островов пьют пастеризованное молоко?

Сидоров: Не знаю.

Мама Сидорова: Пойду налью вам с Рогаликом пастеризованного молока.

Сидоров: Мне не надо. Я занят.

Мама Сидорова: Продолжишь оттачиваешь стиль?

Сидоров: Да. Продолжу.

Мама Сидорова: Отточишь и понесешь в издательство?

Сидоров (с надрывом): Что же мне еще остается, если я родился писателем? Я не виноват, мама – это ты меня таким родила.

Мама Сидорова: Но…

Сидоров: Не начинай сначала, прошу тебя.

Мама Сидорова: Может, попробуешь отнести в издательство что-нибудь другое? Если не печатают романы ужасы, напиши про любовь.

Сидоров: Я мастер ужасного жанра.

Мама Сидорова: Мне тетя Сима недавно дала почитать одну очень увлекательную книжку про любовь…

Сидоров: О чем ты говоришь, мама? При чем тут тетя Сима? Про какую увлекательную любовь? Эдгар По и не подумал бы писать про любовь, даже под угрозой смертной казни! Лавкрафт и Амброз Бирс на любовь чихали! И у Гоголя про любовь практически ничего не написано! А Достоевский спал со своими машинистками – вот тебе и любовь!

Мама Сидорова: Ты мог бы…

Сидоров: Нет! Ни за что!

Мама Сидорова (вздыхая): Пойду принесу Рогалику молока.

Уходит на кухню.

Сидоров: Теперь ты понимаешь, Рогалик, отчего мне грустно? Ты мне сочувствуешь, дружище?

Хвост на диване утвердительно помахивает в ответ.

Кабинет издателя художественной литературы. Издатель сидит за столом, рядом с высоченной стопкой сложенных на полу рукописей. В дверь робко заглядывает Сидоров.

Сидоров: Можно?

Издатель: Проходите, проходите, молодой человек. Как ваша фамилия?

Сидоров: Сидоров.

Издатель: Как Сидоров? Тот самый Сидоров?

Сидоров (он ошеломлен. Только и может произнести): Сидоров.

Издатель: Это вы написали?

Роется в рукописях. Выуживает одну из них.

Издатель: Сидоров. «Маразматики, или Возмездие навылет». Это ведь ваше?

Сидоров: Мое.

Издатель: Поздравляю, Сидоров, мощно пишете. Вы перспективный. Да какое там перспективный, что я говорю! Вы, несмотря на молодость, сложившийся мастер хоррора.

Сидоров (оседая на стул): Спасибо.

Издатель: Особенно мне понравилось это…

Бегло пролистывает рукопись.

Вот…

Зачитывает.

Был поздний вечер, через две недели после похорон Любомира Ивановича. На улице – сильная гроза. Вялый Степан Валерианович, то засыпая, то снова просыпаясь, смотрел телевизор. Он бы его давно выключил, да лень было подняться с кресла. Внезапно Степану Валериановичу почудился шорох за окнами. Пересиливая себя, он все-таки встал, отдернул занавеску и выглянул на улицу. Как раз в это мгновение вспыхнула молния. В ее ирреальном свете с той стороны стекла проявилось чье-то зеленое лицо.