«Кочка» шустро вымелась из дома, оставляя за собой влажный след на табурете и на полу. Бабуля покачала головой, но затирать след сразу не стала. Тина видела в углу швабру и хотела было помочь, но старая ведьма ее остановила:

– Вслед гостю пол не метут. Да и грязь будет проще убрать, когда подсохнет. Идем, травы ждать не будут!

Прикрыв дверь ажурной тюлевой занавеской – от мух, Ида повела Тину на веранду. Здесь у нее был уже припасен подвяленный зверобой. Его бабушка и велела внучке мелко крошить в бутыли, набивая поплотнее, а после маслом залить – но не доверху.

Пока Валентина щелкала ножницами, бабуля перебирала другие заготовки – изрядное количество иван-чая, молоденькие веточки мяты, мелиссы и еще какой-то травы со знакомым запахом.

– Пустырник это, – ответила ведьма на незаданный вопрос, – запасаю изрядно, зимой нервных дамочек отпаивать.

Валентина помялась, но задала вопрос:

– Каких дамочек?

– Да таких, как мать твоя, – тяжело вздохнула Ида.

Девочка вскинулась, как молодая кобылка, тряхнув челкой.

– Да не кидайся, – отмахнулась бабуля, – все у твоей матери хорошо, а она подвоха ждет да обиды копит. А кто ждет – тот получает.

Тина повесила нос – она и сама замечала, что дома периодически происходит то, чего маменька ожидает.

– А почему мама обижается? – вдруг спросила она. – Вот папину маму я давно знаю, еще с детского сада, наверное. А про тебя узнала, только когда ты сама звонить начала.

Ида помяла жесткие стебли пустырника и бросила на внучку оценивающий взгляд – поймет или нет? Можно ли ей доверить семейную тайну? Потом вздохнула, отряхнула руки, присела на табурет рядом со внучкой и сказала:

– Мама твоя на меня обижается, потому что я ей не говорю, кто ее отец!

Валентина закашлялась от неожиданности. Вот уж такого она точно не ожидала!

– Мама не знает, кто мой дед? – перевела она на более понятный для себя язык.

– Не знает, – бабушка вдруг грустно улыбнулась, и лицо ее стало таким светлым, что Тина засмотрелась. – Мама твоя в непростое время родилась. В школу пошла – в стране переворот. Нечисть заморская повылазила, своих проверенных чудиков с толку посбивали. Деревенька наша опустела. Парни в город подались, да сгинули. Девчонки вернулись некоторые, но кто с дитем на руках, кто болен смертельно. Трудное было время. Деда твоего искали, многим он костью в горле стоял. Кто-то тайны хотел вызнать, кому-то просто он мешал… Вот и скрылся. Катенька маленькая была, когда Косте уехать пришлось. А тем, кто к нам каждую неделю приезжал да дом переворачивал, я сказала, что выгнала его. Гулял, мол, да денег не давал. Люди тогда от злобы и жадности совсем человеческий облик потеряли, поверили. И мама твоя поверила, – бабуля тяжело вздохнула, отряхнула руки. В таком состоянии за травы нельзя было браться.

– Значит, мой дед жив? – сделала вывод Тина, продолжая мелко крошить зверобой.

– Скорее всего, жив, – призналась бабушка, – но даже я не знаю, где он сейчас.

– Но почему? – изумилась девочка. – Сейчас-то все хорошо! Или он не знает, где ты живешь?

– Может, и не знает, – пожала плечами ведьма, – последний раз мы с ним виделись, когда твоей маме четыре года было… Я тогда в город уехала, устроилась нянечкой в детский сад. Там бы точно никто искать не стал!

Тина почему-то поежилась от бабулиных слов и опустила голову на подвяленные желтые цветы. Иногда лучше не знать того, что было в прошлом…

Впрочем, скоро печальное настроение развеялось – склянки с маслом встали на подоконник «созревать», и бабушка позвала Тину в сад – собирать те травы, которые росли рядом с домом.