Но до больницы я не дошла.

Потому что навстречу мне попалась давешняя лучезарная женщина из секты. Марина её, кстати, зовут.

– Любовь Васильевна! – расцвела при виде меня она. – Ну как вам, понравилось у нас?

– Конечно, понравилось, – щедро плеснула в ответ елеем я.

– А наш старейшина хочет с вами побеседовать, – заявила она.

Я внутренне хмыкнула. Ещё бы. После такого вопроса. Когда этот дядька на автомате прочитал вслух мой вопрос, он аж с лица спал. Ответил что-то невразумительное, типа в Бруклин братья и сестры ездят тоже, но для этого нужно верить в Иегову и нести его Слово всем людям и прочее бла-бла-бла в таком примерно духе.

Я ещё тогда восхитилась: мол, красиво чувак спрыгнул. А он, оказывается, поговорить теперь хочет.

Любопытненько.

– Когда хочет побеседовать? – спросила я.

– Да хоть бы и сейчас можно, – замироточила Марина. – Я провожу.

– Ну тогда пошли, – кинула я (что ж, пусть Ивановна извиняет, но визит к ней в больницу откладывается до завтра). – Хотя я в брюках и без платка, неудобно.

– Для духовной беседы главное быть чистой внутри, а брюки – это не беда. Сейчас молодежь вся в брюках ходит. А платок я вам дам. Там у нас несколько дежурных платков есть. Всякое же бывает.

Ну ладно. Решив вопрос с маскарадом, мы с Мариной направились в Дом молитвы. Насколько я поняла, старейшина жил при этом доме.

– А кто это девушка? – спросила я. – Так пела, я аж заслушалась.

– Это Юля. Она раньше оперной певицей была, – похвасталась Марина.

Я не стала спрашивать про теперь, и так всё с Юлей ясно.

Почему-то стало грустно.

– Вот мы и пришли, – улыбнулась Марина, пропуская меня в дом.

В большой комнате сидел за столом и что-то читал давешний представительный мужчина, старейшина, как поняла я.

– А вот и вы, – сказал он и посмотрел на меня.

– Здравствуйте, Всеволод Спиридонович, – сказала я.

– Присаживайтесь, Любовь Васильевна, – слишком уж пристально посмотрел на меня старейшина. – Разговор нам предстоит непростой.

Ну ладно, непростой, так непростой. Я уселась поудобнее и приготовилась.

Всеволод Спиридонович пил чай с ватрушкой. Мне, кстати, чаю не предложил. Ну и больно надо.

– Так что у вас за интерес такой к нашей штаб-квартире в Бруклине? – прищурился он.

– Вполне закономерный интерес, – с наивным видом развела руками я и чуть-чуть улыбнулась, не сильно, а скорее, чтобы показать доброжелательность.

– Я хотел бы услышать поподробнее.

– Расскажу поподробнее, – покладисто ответила я и принялась озвучивать домашнюю заготовку. – Вы, наверное, уже знаете о моей ситуации?

Старейшина неопределённо кхекнул. Судя по его острому взгляду, я поняла – он знает всё, то есть в основном всё.

Но тем не менее я продолжала отыгрывать недалёкую женщину, замученную бытом.

– Ситуация у меня на сегодняшний день сложилась такая – на руках двое детей, нагулянных, извините, зачатых в блуде и грехе на стороне моим супругом. То есть уже почти бывшим супругом. И этих детей он сбросил на меня, зная, что у меня доброе сердце и мне жалко отдавать их в детдом…

– Давайте ближе к делу, – чуть поморщился старейшина.

– Так я же и рассказываю! – округлила глаза я. – Но у этих детей есть родная мать. И она живёт где-то в Америке. Вот я и подумала, что через Бруклин я смогу её найти…

– Но вы и так можете её найти, самостоятельно, – поджал губы мужчина.

– Как? Я почти всю жизнь проработала глазуровщиком второго разряда на нашем заводе. Никуда дальше Калинова и соседнего села не выезжала. Денег на заводе не платили, а работа вредная, сами понимаете. Потом устроилась дворником, сейчас вот работаю в ЖЭКе, канализациями занимаюсь, но сами понимаете, там зарплаты хватает только за квартплату и на еду немного. Нам, конечно, мой отец помогает с огорода, но там немного, что там старик поможет, картошка да укроп. А Анжелика поступать в этом году должна, выпускной вечер, платье надо, туфли надо.