Аркадий свернул спор о сроках руководства новыми ведомствами, заговорил о предстоящей операции с предполагаемыми шпионами. Почувствовал, что надолго его не хватит. После жара бросило в дрожь, временами накатывала слабость, еле-еле удерживался в сидячем положении. Опять усилилась боль в растёртом при скачке в первый день правом бедре. Терпеть её было можно, но говорить с ней о важных вещах, да с языковыми трудностями… Договорился, что втихую захваченные лазутчики будут размещены поодиночке, без возможности говорить друг с другом или дать весть кому-нибудь ещё, и пошёл прилечь отдохнуть.
Встревоженный не на шутку видом попаданца Васюринский с парой других характерников прошли за ним в хату и в который уж раз осмотрели его болячки. По их загорелым мордам понять что-либо было трудно, но легко было догадаться – раз в его здоровье нет улучшений, значит, лечение проходит не очень хорошо. В лучшем случае. Впрочем, мысли о своей возможной скорой смерти Аркадий не пугали совершенно. С эмоциями у него… тоже без перекосов не обошлось. Разве жалко было, что не удастся ничего изменить в трагической истории своего народа. Пусть не построить казацкое государство, на это шансы были чрезвычайно малы, он это понимал. Но, по крайней мере, хорошенько наказать улусы, занимавшиеся набегами, предотвратить Руину[30], облегчить оборону юга России, правильно распорядиться взятием Азова… Собственная судьба на фоне всех грядущих бедствий казалась такой мелочью…
Договорившись с характерниками, что его разбудят через два-три часа для допроса пленников, попаданец выпил какой-то горячий, душистый, сладковатый отвар и задремал. Тяжело, с не запомнившимися, но определённо неприятными снами.
Проснулся сам, опять в поту и разбитый, будто не спал, а вагоны разгружал. В хате никого не было, и во дворе на сей раз было тихо. Полежав несколько минут, собираясь с силами, встал и, иногда пошатываясь от накатывавшей слабости, пошёл во двор.
К удивлению Аркадия, атаманов там не убавилось. Только теперь они разговаривали на пониженных тонах. Вероятно, Татаринов и Васюринский донесли до товарищей неразумность громкого обсуждения важных вопросов. Выход попаданца из хаты вызвал оживление.
– Ну как, подозрительных… э-э… – (по закону подлости, быстро найти понятный казакам синоним слова «личностей» Аркадий не смог) – людей задержали?
– Да, как ты и просил, похватали, будто кот мышу, они и вякнуть не успели! – отозвался Васюринский.
– А со стороны это хватание много людей видело?
– Да что мы, дети малые?! – обиделся Татаринов. – Не первый год лихим промыслом живём. Взяли их так быстро и незаметно, что они и сами не сразу поняли, что кончилась их вольная жизнь и не ходить им уж по улицам никогда.
– Почему же: «Не ходить никогда»? Если удастся то, что я задумал, походят они ещё и даже на конях поездят. Только в наших интересах.
– Как это?
– Да сейчас расскажу. – Аркадий окинул взглядом заинтригованных атаманов и, чертыхнувшись про себя по поводу языковых трудностей, начал объяснять, как можно использовать пойманных вражеских агентов. Для людей, привыкших решать эту проблему взмахом сабли или, если есть время, утоплением (позорная казнь) пойманного в мешке, рассказ о шпионских играх прозвучал сказками Шехерезады. Далеко не все пришли в восторг от мысли, что надо присматриваться на предмет верности и к собственным братьям по оружию. Да и необходимость делить информацию на общедоступную, «для служебного пользования» и «совершенно секретную» энтузиазма не вызвала. Пришлось ещё раз доказывать сомневающимся, что контрразведка нужна вообще. Помог «текущий момент». Уверения попаданца, что в Азове уже знают о готовящемся на них нападении, служили серьёзным доводом для организации на Дону Тайного приказа. Важность внезапности понимали все. Было достигнута договорённость, что на ближайшем кругу будет выбран глава нового для Дона учреждения.