Компания подобралась странная – старики, хромые, большинство пьянчуги.

– Собираю самых подонков, – поведал Хуку Генри из Кале еще в Лондоне. – А ты-то выглядишь молодцом, парень. Что натворил?

– Натворил?

– Ну, ты же здесь! Значит, преступник?

– Кажется, – кивнул Хук.

– Кажется? Тут уж либо да, либо нет. Что натворил?

– Ударил священника.

– Да-а? – Угрюмый лысый здоровяк Генри даже слегка удивился, затем пожал плечами. – С Церковью нынче не шутят, парень. Эти во́роны в рясах жгут всех подряд, и король тоже. Молод, да крут наш Генрих. Видел его?

– Однажды.

– Заметил на лице шрам от стрелы? Ударила в щеку и не убила! Видать, он тогда и решил, что Бог ему лучший друг и Божьих врагов надо жечь… Ну да ладно, завтра поможешь забрать стрелы из Тауэра, а потом тебе на корабль – и в Кале.

Так Николас Хук, лучник и преступник, оказался в Суассоне, где ему выдали накидку с красным бургундским крестом и поставили на городскую стену.

Всеми англичанами, нанятыми для службы бургундскому герцогу, командовал сэр Роджер Паллейр – спесивый латник, редко снисходивший до стрелков. Его приказы обычно передавал сентенар по имени Смитсон, облюбовавший таверну «L’Oie» – «Гусь», где проводил все время.

– Нас тут ненавидят, – с самого начала предостерег он новоприбывших. – Не хотите получить нож в спину – ночью поодиночке не шляйтесь.

Несмотря на то что солдаты в крепости были бургундцами, жители Суассона хранили верность своему безумному королю, Карлу VI Французскому. Хук, даже после трех месяцев жизни в крепости не различавший бургундцев и французов, не понимал их вражды: и говорят на одном языке, и герцог Бургундский не только кузен сумасшедшего короля, а еще и тесть французского дофина…

– Семейные дрязги, парень, – объяснил Джон Уилкинсон. – Хуже их не бывает.

Старику Уилкинсону было уже за сорок, его назначили мастерить луки и стрелы для лучников-англичан, нанятых бургундцами. Он жил в конюшенном закуте «Гуся», где аккуратно развесил на стене все свои пилы, надфили, скобели, резцы и стамески. Когда ему потребовался помощник, Смитсон выделил Хука, самого молодого из новоприбывших.

– У тебя-то хоть голова на плечах, – одобрительно проворчал Уилкинсон, – а то присылают всякую дрянь – что людей, что оружие. Лучники, а с пятидесяти шагов в бочку не попадут. А сам-то сэр Роджер! – Старик сплюнул. – Только деньги на уме. Дома-то все спустил, одних долгов, говорят, пять сотен фунтов. Пять сотен! Тебе, поди, и не снилось! А нам за него сражаться эдаким хламьем… – вытащив очередную стрелу, покачал седой головой Уилкинсон.

– Стрелы дал сам король! – попытался оправдаться Хук, помогавший забирать стрелы из подвалов Тауэра.

– Королю, – усмехнулся Уилкинсон, – благослови Господь его душу, просто некуда их деть. Стрелы-то еще старого короля Эдуарда. Толку от них никакого, а продать Бургундии – самое то. Так он небось и замышлял. Гляди! – Старик перебросил стрелу Хуку.

Длинная – больше руки Хука – ясеневая стрела оказалась погнутой.

– Кривая, – признал Хук.

– Кривее не бывает! Хоть из-за угла стреляй!

В закуте Уилкинсона стоял жар – в углу пылал круглый кирпичный очаг, поверх которого дымился котел с водой. Старик взял у Хука гнутую стрелу и вместе с дюжиной других уложил на края котла, затем прикрыл ясеневые древки толстым слоем тряпок и придавил середину камнем.

– Сначала распарить, – пояснил он, – потом придавить, потом, если повезет, выпрямить. Оперение из-за пара отвалится, да что с того – чуть не половина стрел все равно без перьев!

Рядом горела жаровня, на которой стоял второй котел, поменьше, оттуда пахло копытным клеем – им Уилкинсон приклеивал к стрелам гусиные перья.