За семь прошедших дней почти все свидетели обвинения кардинально поменяли свои показания. День за днем я откидывала в сторону предварительные протоколы их допросов отлично понимая, что в суде эти люди мне больше не помощники. Я ошиблась, сделав ставку на них…

Группировка Козырева, даже без самого Козыря во главе, работала слаженно и на «отлично», подчищая за ним его делишки. Со стороны казалось, что он руководит всем даже из одиночной камеры следственного изолятора. Пару раз я все-таки срывалась, звонила в оперативную часть Павлу Валентиновичу, чтобы узнать о смене режима для своего подследственного. Многие знают и это совсем не секрет, что подсудимые в общих камерах пользуются мобильными телефонами, поддерживая связь с внешним миром, а администрация тюрьмы на это, иногда и в отдельных, особых случаях и для особенных людей, закрывает глаза… Но вот чтобы из «одиночки» и со спецкоридора – никогда!

Павел Валентинович эти пару раз отвечал мне одинаково: подсудимый Козырев лишен всех возможных и невозможных привилегий. Не верить его словам, учитывая его многолетнюю дружбу с моим отцом, я не могла.

Спустя неделю на повторный допрос к Козыреву не шла – бежала, снова отстукивая высокими каблучками ритм нетерпения на грязном полу следственного изолятора! До дрожи в коленях я мечтала посмотреть на него, увидеть присущую заключенным затравленность в его взгляде и, наконец, насладиться своим триумфом!

В ожидании обвиняемого – никакого волнения.

Села, разложив перед собой на железном столе папки с уголовным делом, рассматривая их затертые и смятые от времени уголки. Карандаш для пометок лежит тут же, рядом с ними, но, в этот раз, я не катаю его по поверхности кончиками своих пальцев, считая грани. В руках я держу большое зеленое яблоко… принесенное мной специально для подсудимого Козырева. Я покручиваю его в своей ладони и легко вычленяю ноты аромата его свежести среди смрада окружающей меня реальности, почти ощущая кисло-сладкий вкус плода на кончике своего языка.

Снова скрипучим засовом ноет железная дверь и я поднимаю глаза на вошедших. Теперь их трое, как и положено при усилении режима: два конвойных и мой подследственный. Он молча проходит к столу, садясь на свое место и позволяет крепким мужчинам из спец сопровождения пристегнуть свои руки наручниками к железному поручню наглухо прикрученному к столу. Когда мы остаемся одни, он медленно поднимает на меня уничтожающий взгляд от которого у меня прямо под коленками скапливаются ледяные мурашки…

– Олег Александрович, – тут же обращаюсь к нему, – если вы забыли, я вам напомню. Я – старший следователь прокуратуры – Мила Львовна. Теперь я веду ваше дело.

Он продолжает молчать, лишь иронично поднимает одну бровь. Как и в первый раз, немного поерзав, усаживается поудобнее, насколько это вообще позволяет место, вальяжно откидывается на спинку своего стула общим поведением выказывая свое ко мне неуважение. Сейчас я имею отличную возможность обвести взглядом его фигуру и наглаз оценить его состояние. Мечтаю увидеть изменения, но их нет!

Сидящий напротив меня мужчина все так же до неприличия привлекателен в новенькой дорогой футболке, гладко выбрит и аккуратно подстрижен, с неизменно застывшим на его лице явным раздражением, которое он даже не пытается скрыть от меня… Словно дежавю. Все, как и в первую нашу встречу. Будто смена режима совсем его не коснулась!

– Олег Александрович, – снова начинаю я, но он меня тут же обрывает.

– Слушай меня внимательно, сука! – сквозь плотно сжатые зубы, словно зверь рычит он, и теперь я понимаю, что изменения, все-таки есть… он стал злее…