Совсем не таким он был на башне.

Откуда что взялось?

Как ему это удается?

Песня следовала за песней, потом Илона жестом отпустила служанок и приказала певцу пройти в ее кабинет. За вознаграждением.

Что тот и сделал.

И даже в кабинете не вышел из роли, пока Илона не бросила резким жестом на стол письмо. Глухо застучали, посыпались изумруды, собранные небрежной рукой.

– Как твое настоящее имя?

– Прокопий, сын Аввакума.

– Мне это ни о чем не говорит.

– Государь хотел послать кого иного, но лучше меня не нашлось, госпожа.

Менестрель разительно изменился. Ничего он не делал, не стирал краску, не принимал поз, не произносил выспренных речей, просто чуть шевельнулся, поменялось выражение лица – и вмиг перед Илоной оказался если и не вельможа, то определенно дворянин. Человек благородного происхождения.

– Какого вы рода?

– Мой отец служит Богу, а сейчас является одним из приближенных государя Русского.

– Он князь?

– Он просто служит Богу.

Прокопий подозревал, что легко не получится. Но и выбора не было. Специалистов его уровня пока человек десять – и все заняты, потому он и отправился в путь. Спешил как мог, менял коней, и только в пяти днях пути от замка Паланок позволил себе измениться. Исчез польский пан, едущий по своим спешным делам, вместо него появился бродячий певец, коих тысячи и десятки тысяч. И прошел в замок как один из множества, не привлек ничьего внимания, поговорил с боярыней, передал письмо… осталось рассказать то, что объяснил ему государь.

Да, вот так вот тоже случается.

Отец всю жизнь посвятил Богу. Сын же…

Оказавшись в Дьяково, дети протопопа принялись учиться. И на Прокопия быстро обратили внимание, а то как же? Ум, память, отличное физическое развитие, а главное – способность к перевоплощению. Когда устраивали шуточные постановки, представления или нечто подобное, он первым оказывался.

Добавьте к этому непреклонный характер, любовь к родине и фамильное неистовство – что удивляться, что это многообещающее сочетание Софья принялась готовить как разведчика?

Немного их было, человек десять, ну так ведь не количеством берут, а умением!

Имелось у Прокопия и еще одно достойное внимания качество.

– Священник… католик?

– Православный.

– А если я сейчас прикажу заковать вас в цепи и пытать?

Илона спрашивала почти всерьез. Слишком страшно было поверить, слишком неустойчиво было ее положение, слишком…

Мужчина пожал плечами:

– Воля ваша.

– Не боитесь?

– Не то чтобы… вы позволите?

Илона вскинула брови, глядя, как мужчина достает из-за воротника обычную иголку, разве что длинную, хищно отблескивающую металлом, а затем снимает с пояса флягу. Протирает и иглу, и ладонь чем-то бесцветным – и глубоко всаживает острие в руку. Так, что кончик поблескивает металлом через кровь. Игла просто пробивает ладонь.

– Вы…

– Да, госпожа?

И при этом мужчина оставался абсолютно спокоен. Не изменился в лице, ничего, просто улыбался…

– Вам не больно?

– Нас учили терпеть боль, госпожа.

Вообще-то полностью враньем это не было. Просто у Прокопия повышен болевой порог, вот и все. Кстати, как и у его отца.

Он мог и не такое стерпеть, но не раскрывать же фамильный секрет? К тому же в даре были и плюсы, и минусы. Да, Прокопий мог стерпеть боль – и боль серьезную. Но мог и не заметить опасности, пока не станет слишком поздно, и запустить болезнь. Умереть от горячки или истечь кровью, кто знает?

– Вот даже как… И много таких…

– Простите, госпожа, сие дело государево.

Илона медленно кивнула. И вдруг перешла на французский:

– Как я могу быть уверена, что вы не шпион иезуитов?