Так и не дождавшись оплаты за свое выступление, она подхватила небольшой сверток с туникой и нырнула в темноту аллей. Только бы не оказались выпущены охраняющие парк собаки…

Хорошо птицам, они могут летать. Айседора вздохнула: не помешало бы быть легкой и не ступать на холодную и мокрую после дождя землю. Конечно, никто ее не ждал, добираться пришлось одной.

Нью-Йорк не оправдал надежд, после того как болезнь Невина стала слишком явной, их совместные выступления прекратились. С толком использовать благоприятное время Дункан не смогли, и теперь Айседоре приходилось танцевать на виллах богачей, пока те отдыхали (интересно, после каких трудов) летом. Принимали с восторгом, дружно аплодировали, хвалили… больше за необычность, чем за сам танец. Но никто из зрителей в сущности не понимал, что именно она делает, с равным успехом можно было танцевать и под собственное (ужасное!) пение, и под скрип двери. Босоножка, но не больше.

– Это все Америка, в Европе было бы лучше! – вдруг громко объявила она сама себе, выбравшись, наконец, на освещенную парой фонарей улицу.

– Вы правы, мисс, в Европе лучше.

Взвизгнув от неожиданности, Айседора дала стрекача отлежавшего на скамейке бездомного, которого попросту не заметила. Тот довольно хохотал вслед:

– Держи ее!

На зов отозвался полицейский:

– Мисс, остановитесь.

Она бросилась к полисмену сама:

– Там… на скамейке…

– Что вы делаете на улице одна в такое время?

Выпустили из полицейского участка ее через час лишь после звонка в особняк леди Астор. Просить о звонке пришлось настойчиво, ни малейшего желания среди ночи беспокоить кого-то из слуг некоронованной королевы Америки у полицейских не было. А эта странная девица с тряпьем и нотами в свертке может подождать до утра. Даже убедившись, что она не лжет, посоветовали подождать, пока не рассветет, а видя ее упорство, вызвались проводить. Айседора ушла, даже не попрощавшись.

Она брела домой, прижимая к груди скомканный сверток, и плакала. Злые слезы катились по щекам, но девушка даже не вытирала. Дома сунула в руки Элизабет свой сверток и без слов повалилась на постель. Не хотелось никого ни видеть, ни слышать. Айседора дарила людям свой танец, свое виденье любви и жизни, а те подозревали в ней проститутку!

– Что случилось, Дульси? – встревожились мать и сестра. – Тебя обидели? С тобой сделали что-то плохое?

Хотелось ответить, что наплевали в душу, даже ранили ее, но Айседора вдруг рывком села на постели и объявила:

– Нужно ехать в Европу!

– Тебе не заплатили? – догадалась мать.

Айседора вспомнила, что и впрямь не получила деньги, но помотала головой:

– Не это главное. Здесь ничего не поймут. Надо в Европу. Сегодня же!

– Но разве ты завтра не будешь выступать?

– Нет, мы сегодня же уедем в Нью-Йорк.

Мать вздохнула, понимая, что дочь просто получила очередную пощечину. Даже при всей ее непрактичности и незнании жизни, Дора понимала, что мир жесток и таких пощечин будет еще очень много. Она не могла уберечь детей от несправедливости мира и не могла научить их давать сдачи, оставалось научить одному – быть отстраненными. До сих пор получалось, но если маленькая Дульси могла устроить в школе потасовку, доказывая семейное видение мира, то взрослой Айседоре не раз придется глотать злые слезы от обиды на жизнь и на судьбу.

– Ложись, поспи, уехать успеем, нас в Нью-Йорке тоже не ждут.

Дворецкий леди Астор еще не забыл, что в мире существует бедность, он все понял без объяснений и утром, ничего не говоря хозяйке, отправил слугу с деньгами для мисс Дункан. Вознаграждение было достойным, а сама леди о необходимости оплатить выступление так и не вспомнила. Для миллионеров Америки артисты, да еще и выступающие не на гигантских сценах, а на парковой лужайке, были чем-то средним между прислугой и попрошайками.