Осень на горе Айрис выдалась сказочно красивой – пожалуй, самой красивой за всю ее жизнь. Они с Уэйдом долго гуляли среди меняющейся природы, поеживаясь в одних свитерах и взметая ногами опавшие листья. Они водили с собой коз на привязи и кормили их яблоками с хилых диких яблонь. Козы с трудом жевали твердые плоды. С кожистых губ капала зеленоватая пена.

Память покидала Уэйда незаметно, мелочь за мелочью. Однажды он застелил кровать наоборот – одеяло внизу, простыня сверху. Но удивительнее всего было то, что он вообще ее застелил. Этим всегда занималась Энн, и перемена была приятной.

Как-то раз она нашла свою расческу в морозилке, а по временам поступали звонки от обеспокоенных клиентов, получивших заказ дважды. Но все это, в общем-то, не имело значения – как бывает со многими вещами в жизни, даже с теми, что сделаны правильно.

Она приспособилась к его провалам в памяти. Иногда она все ощущала без слов. Одним солнечным осенним днем, когда он задремал, лежа рядом с ней на траве, она почувствовала, как от его кожи исходит его прежняя жизнь вместе с воспоминаниями. Как его покидает все, кроме нее. Тогда она тоже сбросила свою жизнь, ему под стать. Так они лежали рядом, застывший момент. А потом на солнце наползло облако, и внутри у него что-то переменилось, и, почувствовав это, она позволила перемениться себе самой. Они вернулись к себе привычным, еще теплые от недавнего забвения.

Но к радости примешивался подспудный страх, что однажды, кроме забвения, у них не останется ничего. Все ассоциации растеряются: запах перчаток, грохот дверцы пикапа. Все подробности, которые она хотела бы знать. Всё будет низведено до основы.

Как-то раз они решили сжечь трухлявую мебель, валявшуюся на лесной поляне в дальнем конце принадлежавшей им земли. Похоже, ее притащили туда какие-то далекие, незнакомые жители горы. Гуляя по лесу, Энн с Уэйдом часто шутки ради искали такие вот потревоженные места, ожидавшие их внимания. «Давай устроим свидание», – со смехом говорила Энн и переодевалась в грязные рваные джинсы с запахом прошлых костров, извлеченные из никому не нужного хлама.

Впрочем, иногда среди хлама попадалось и что-нибудь полезное. Однажды они нашли разбитый пикап, и Уэйд снял с него рессоры. Они были из особого металла, который использовался только в старых моделях, и Уэйд пустил его в дело. Он раскалил металл в горне, а затем молотом придал ему нужную форму.

В тот день они свалили трухлявую мебель в кучу, накидали веток поверх матраса, плеснули дизельного топлива и подожгли. Затем, отойдя подальше, долго смотрели на пылающий, потрескивающий костер. Уэйд обнимал ее за талию. Его прикосновения были наполнены тяжестью, улыбка и даже смех – грустью, а еще осознанием того, что они пришли сюда из другого места, что эта история длиннее их самих.

Ей будет не хватать этого осознания, когда оно исчезнет. Она прижалась к Уэйду, вдыхая запах костра, пропитавший его одежду. Посмотрела на его красивое лицо, обращенное к огню, затем посмотрела на огонь. Воздух над костром подрагивал, как отражения в воде, и казалось, будто горы на горизонте тоже подергиваются в каком-то мареве.

– Вот так вот, – сказала она, сама не зная к чему.

– Вот так вот, – согласился он, покрепче прижимая ее к себе.

Когда Энн переехала в дом на горе, здесь были лошади, а не козы, – аппалузы, за год без Дженни и Джун настолько отбившиеся от рук, что Энн боялась к ним приближаться, даже чтобы вычесать репейник из спутанных грив. Вблизи дома стоял второй амбар, поменьше, где Дженни хранила тюки сена, сложенные штабелями от пола до потолка. Энн с Уэйдом продали лошадей, а вместе с ними и сено, оставив лишь несколько тюков.