Он всеми силами пытался внушить мне мысль, что я королевских кровей.

В разлуке есть своя поэзия. Человеку просто нужно выучить ее язык и однажды испить эту чашу до конца. Тогда горечь сама по себе превратится в радость… невероятно, но факт. Я понял это, когда умер мой нана. То была окончательная разлука. Мы больше никогда не встретимся, но в этом есть особая прелесть. Он был стар. Похоже, у него не выдержало сердце. Он болел, но мы не знали чем, потому что в деревне не было ни врача, ни аптеки, ни хотя бы просто лекарств. Мы так и не узнали, от чего он умер, но думаю – от сердечного приступа.

Когда он уходил, я наклонился к нему и спросил:

– Нана, может быть, ты скажешь мне что-то на прощание? Каким будет твое последнее слово? Дай мне что-нибудь, что напоминало бы мне о тебе.

Он снял с пальца кольцо и вложил в мою руку. Сейчас то кольцо у кого-то из саньясинов[2], я его кому-то подарил. Оно всегда было для меня мистическим. Дедушка никому не разрешал его рассматривать, хотя сам частенько это делал. Кольцо было с боковыми стеклышками, чтобы заглядывать внутрь. Сверху был бриллиант, а по бокам – прозрачные стекла, как будто окошки.

Он никому не позволял смотреть через них, и никто не знал, что он там видит. Оказывается, внутри было изображение Махавиры, джайнского тиртханкары, очень красивая крохотная статуэтка. Стеклышки были увеличительными, и сквозь них статуя казалась огромной.

Со слезами на глазах дедушка сказал:

– Мне нечего тебе больше дать, потому что все остальное когда-нибудь станет тебе не нужно. Я могу оставить тебе только мою любовь к тому, кто познал себя.

И хотя кольца у меня уже нет, но я выполнил его желание. Я тоже познал себя… самого себя. Какая разница, кто там, в кольце, и познал он себя или нет? Но мой бедный дедушка любил своего Учителя, Махавиру, и передал мне свою любовь. Я с огромным почтением отношусь к его любви к Учителю и ко мне. Последними его словами было:

– Не волнуйся, я не умру.

Мы все ждали, скажет ли он еще что-нибудь, но он больше уже ничего не произнес. Его глаза закрылись навсегда.

Я все еще помню, какая наступила тишина. Было слышно, как телега, запряженная буйволами, катится вдоль реки и тихонько поскрипывает. Я помню каждую мелочь. Я ничего не сказал, потому что не хотел тревожить бабушку. А она тоже молчала. Через некоторое время я стал волноваться за нее и произнес:

– Скажи что-нибудь, не молчи. Это невыносимо.

Можете себе представить – она запела! Так я понял, что смерть может стать праздником. То была песня, которую она пела, когда влюбилась в моего дедушку.

И это тоже очень много значит. Тогда, девяносто лет назад, в Индии она осмелилась влюбиться. Она вышла замуж в двадцать четыре года. Большая редкость!

Однажды я спросил у нее, как ей удалось так долго не выходить замуж. Она была очень красивой… Как-то я пошутил, что сам царь Чхаттерпура, правитель того штата, в котором находится Каджурахо, мог бы предложить ей руку и сердце.

А она улыбнулась и произнесла:

– Удивительно, что ты говоришь об этом, потому что так оно и было. Но я ему отказала, и не только ему, но и многим другим.

В те дни девочек выдавали замуж, когда им было семь лет, самое большее девять. Просто потому что люди боялись любви… Еще совсем немного, и девочка может влюбиться. Но отец моей бабушки был поэтом, его песни до сих пор поют в Каджурахо и в его окрестностях. Он сказал, что выдаст дочь замуж только тогда, когда она сама этого захочет. Судьбе было угодно, чтобы она влюбилась в моего дедушку.