– Мне кажется, это нормально. Мы – боевые лётчики! Они нас ненавидят и желают уничтожить, – громко сказал Морозов.

В кабинете повисла тишина. Белевский посмотрел на меня широко раскрытыми глазами. Не ожидал он такой реакции от Николая.

– И ты решил взять с них пример. Око за око, так сказать, – спокойно сказал я, но Николай только махнул рукой.

Морозов пошёл на выход, но перед дверью развернулся.

– Однажды, нам придётся нажать на кнопку. Но, боюсь, будет уже поздно. Кого-то собьют. И выжившие будут виноваты в том, что решили пойти по пути кота Леопольда.

До вечера Николай ни с кем не разговаривал. Вечером не появился и в кают-компании.

Мне же вручили большую картину с изображением нашего авианосца. Кто был художником, мне не сказали, но изображён был корабль потрясающе.

После вечернего чая я поднялся на палубу. Ночные взлёты и посадки дежурных экипажей выглядели не менее эффектно, чем дневные.

Описать это трудно. В непроглядной тьме к кораблю подходит огромная машина, мигая всеми бортовыми аэронавигационными огнями. Ещё пару секунд и раздастся громкий удар о палубу. А она в свою очередь подсвечивается только осевыми и боковыми огнями.

Грохот. Звук натяжения троса тонет в рёве двигателей Су-27К. Самолёт останавливается, слегка качнувшись назад, и лётчик убирает обороты на Малый газ.

– Не спится? – позвал меня знакомый голос за спиной.

Повернувшись, в свете включившегося прожектора, я увидел перед собой Граблина. Он укутался в кожаную лётную куртку, на голове чёрная пилотка, а в зубах сигарета.

– Время не позднее. Как ваше здоровье? – спросил я.

– Пока хожу. После похода, наверное, буду лежать. Ты бы тоже себя поберёг. Чуть больше чем за год 100 посадок сделал. И это не считая НИТКИ.

После слов Дмитрия Александровича я задумался над тем, а насколько ещё хватит моего организма с такими нагрузками.

– Расскажете, что у вас за болезнь?

– Сам не знаю, но в следующем году ВЛК уже не пройду. Осяду в штабе ВМФ и буду телеграммы отписывать по войскам, – улыбнулся Граблин.

Он сделал паузу в разговоре. Мимо нас проруливал самолёт, а лётчик в кабине приветливо нам махал.

– Апакидзе. Тоже не жалеет себя. На таком будет палубная авиация держаться, – кивнул в сторону самолёта Дмитрий Александрович.

Его слова попали прям в точку. Именно таким и будет Тимур Автандилович. Надеюсь, что этот факт в этой реальности останется неизменным.

– Что насчёт завтрашнего дня?

– Восьмое марта. Девушек здесь нет, так что поздравлять некого, – улыбнулся Граблин.

А у него хорошее настроение! Всегда считал, что Дмитрий Александрович – человек на одной волне и вечно всем недоволен. Теперь хоть увидел, что он улыбается.

– Зато прилетит товарищ Каддафи. Что ему нужно известно?

– Про самолёты ты знаешь. Командующий сказал, что остальное держат в секрете. Тут и посол будет Союза в Ливии, и старший группы военных специалистов, и ещё какие важные люди. Главное, чтобы большому гостю понравился ваш пилотаж, – похлопал меня по плечу Граблин.

За это он может не беспокоиться. Всё у нас отработано.

Утро следующего дня началось как и всегда со звуков трубы по внутренней связи корабля. Утренняя зарядка, водные процедуры и подготовка к завтраку.

Вроде только недавно Морозов возмущался огромному числу людей в гальюнах и душевых, был виновником разрыва бака с водой и возмущался нашим положением на корабле.

Теперь утро проходит более спокойно. За чаем успеваем повторить все наши действия на показе.

Инженеры авиагруппы «Леонида Брежнева», завтракающие рядом с нами, сообщают, что самолёты готовят и в назначенное время они будут на палубе ждать нас.