– Я помню, вы нас на «Малую землю» водили, в театр, – сказала Валерка. – В четвертом классе. И заставляли наизусть учить.

– А я до сих пор помню. Почитать? – радостно предложил Пухлый.

– «Гениальное, эпохальное, историческое произведение!» – подхватил Киселев.

– Тогда все учили, не только вы, – беспомощно сказала историчка.

– Дело не в этом, – сказал Кирилл. – Вчера вы говорили одно, завтра будете утверждать другое. Так почему мы сегодня должны вам верить?

– Вотум недоверия! Кто за?

Класс зашумел, тут и там поднялись руки.

– Выйдите из класса! – велела историчка.

– За что? – изумилась Валерка. – Мы что, молча должны слушать?

– Это не метод ведения дискуссии! – сказал Кирилл.

– А я с вами тут не дискутирую! – сорвалась на крик историчка. – Я урок веду! А вы мне мешаете! Выйдите отсюда!

– Ну-у, – Кирилл картинно развел руками. – Тогда извините, – он с видом оскорбленной добродетели направился к двери.

Следом потянулись остальные. За столами осталось всего человек пять. Историчка, нервно теребя отворот платья, смотрела на уходящих.

– Ну? – жалко крикнула она. – Кто еще? Идите, идите! Я никого не держу!

В коридоре Валерка деловито выгребла из кармана мелочь:

– Давай, у кого сколько?

Гробить второй вечер подряд Валерка не собиралась. Она долго ждала, не свалит ли отец на дежурство, но черепа плотно засели на кухне.

Она накрасилась в комнате – густые черные тени до висков и яркие пятна румян, натянула куртку и кожаные браслеты и, придерживая на шее цепь, подкралась к двери.

Но мать бдительно пасла ее:

– Ку-уда!

– Гулять.

– Отгулялась! Садись есть!

– Не хочу! – буркнула Валерка.

– А то я тебя спрашивать буду! Сказала – садись!

Валерка, насупившись, прошла на кухню и села, демонстративно брякнув цепью.

– Накрасилась, как папуаска! – мать поставила перед ней тарелку. Валерка отвернулась.

– Не сидела на воде без хлеба, – сказал дед.

– Ты сидел!

– Я сидел, – строго глянул сквозь очки дед. – И знаю, сколько кусок хлеба стоит!

– Сколько заказы твои стоят – знаешь!

– А ну цыц! – крикнула мать.

Валерка, презрительно скривившись, откинулась к стене и принялась напевать что-то, барабаня ладонями по стулу.

Дед, поправив очки, снова поднес карандаш к исписанному мелкими циферками листочку.

– Значит, на холодильники запись с начала месяца…

– Куда нам еще один? – сказал Николаев.

– «Розенлев», – со значением произнес дед.

– А сестре? – сказала мать. – Да продать всегда можно. Сколько он?

– Девятьсот.

– Сестра уже год просит. Или новый оставим, а им этот… А со стенкой что слышно, пап?

– «Ольховка» была и «Спутник». – Дед ткнул карандашом в другую строчку. – Там заведующая ветеранов в общую очередь рассовала. Совет будет разбираться, в исполком пойдем. А я у мебельного с мужчиной разговаривал – ему стиральная машина нужна, а он может со стенкой помочь…

Валерка перестала стучать по стулу и с интересом разглядывала цифры на листочке.

– Дед, а ты кроссы можешь достать?

– Кроссовки? Если только по случаю угадать, когда выкинут, – важно сказал дед. – Записи-то нет. Я поговорю с нашими, если кто купит…

– Дед, а ты правда в разведке служил? – перебила Валерка.

– Да. А что?

– А знаешь, дед, – Валерка хлопнула его по жидкому плечу, – я бы с тобой в разведку не пошла. Продал бы!

– Я… я… – у того аж дыхание перехватило.

– Ты что несешь! – крикнул Николаев.

– …я всю войну…

– Хоть какое-то уважение ты можешь иметь?!

– …я своих на себе выносил…

– А что! – крикнула Валерка, вскакивая. – Куда ни глянь – стоят, орденами трясут! Группа клевая приедет – билетов не достать, герои раскупили, а потом по червонцу толкают!