Он попробовал улыбнуться, но это ему не удалось: улыбка получилась какой-то вымученной.

– Берегись Аттила! Не гневи богов. Как бы не исполнилась вторая половина проклятья на тебе самом.

– Пустяки! Уж если допускать суеверие, то я лучше поверю предсказаниям, полученным недавно, во время жертвоприношения пленных воранейских князей. По их трепещущим внутренностям жрец-прорицатель угадал мою будущность и сказал мне: «Тебя, Аттила, не ранит ни металл, ни камень, ни дерево, ни нож, ни дротик, ни стрела, ни секира, ни палица. Ты умрешь в своей спальне, в нежных девственных объятиях прекрасной женщины».

Сластолюбивый гунн проговорил это, прищурив глаза и упиваясь соблазнительной перспективой.

– Умная голова! Ты так и не догадался, что колдун, – ведь он был не гунн, а странствующий фессалиец, – предсказывает только то, что, по его соображениям, приятно слушателю и сладко, как мед. Все знают, что ты падок до девственниц.

– Нет, Хелхал, ты ошибаешься. Это предсказание имело более глубокий и серьезный смысл. Но вернемся к смерти князя Бледа. Когда мы по-братски разделили отцовское наследство, царство и все сокровища, то есть как раз поровну…

– …Это было благородно со стороны Бледы, ведь он был старший сын и имел право на все наследство, а между тем уступил тебе половину. Какой благородный поступок!

– Но и глупый! – гневно возразил хан, мрачно сдвинув брови. – Это стоило ему жизни. И так мы царствовали два года…

– Потому что Бледа был крайне справедлив.

– Перестанешь ли ты хвалить его? – с грубостью перебил Аттила. – Он давно сгнил в земле и не может вознаградить тебя за лесть. Царствуя вместе, мы поддерживали мир с соседями и отразили несколько нападений. Но могущество гуннов стало постепенно уменьшаться.

– Неправда. Хотя оно и не возросло.

– По-моему, что не идет вперед, то идет назад. Напрасно уговаривал я брата подняться войной на Византию, Равенну, против готов. Таким образом, мы упустили много благоприятных случаев, когда были войны за престолонаследие, междоусобицы, бунты в соседних государствах. «Укажи хоть на одну несправедливость против нас, брат, – говорил он, – и тогда я не потерплю этого. Но сам творить несправедливость никогда не буду».

– Мудрый государь!

– Малодушный человек! Я один, с половиною гуннов, был недостаточно силен для исполнения моих планов.

– Для порабощения мира!

– Ты мне надоел, Хелхал! Я мог приниматься только за мелкие предприятия, да и то брат частенько становился у меня поперек дороги, когда враждебная сторона прибегала к его защите. Он обвинял меня в несправедливости. Долго переносил я это, хотя вся кровь кипела во мне от бешенства. Наконец, бог избавил меня от неприятной помехи. Еще раз поехал я к брату, чтобы уговорить его напасть на Византию, когда там боролись три партии. Победа казалась несомненной. Бледа отказал мне сначала холодно, а когда я принялся настаивать – он разгневался. «Хорошо же, – воскликнул я. – Я один пойду воевать!» – «Ты слишком слаб, – возразил он. «Вот увидим», – сказал я и повернулся, чтобы идти. Тут Бледа стал мне угрожать, и это погубило его. «Берегись! Не забывайся!» – грозно остановил он меня. «Видя твою дикую жадность, я уже давно раскаиваюсь, что уступил тебе половину отцова наследства. Живи мирно, иначе я спрошу твоих гуннов, нельзя ли мне и теперь воспользоваться правом первородства. Посмотрим, не согласятся ли твои подданные лучше жить в мире под моим кротким управлением, чем постоянно сражаться с соседями, покоряясь твоему дикому произволу и твоей нагайке». Эти неожиданные слова ошеломили меня, а Бледа с гордой осанкой вышел из комнаты. Сначала я онемел от бешенства, но потом испустил дикий крик и помчался из лагеря брата в дунайский лес. Едва успел я достичь своего жилища на реке Тиссе, как у меня открылась горячка. На следующую ночь я видел сон…