Высились над степью опоры двухкилометровой высоковольтной линии электропередач, по проводам которой никогда не тек и не потечет ток.

Тут же, в полукилометре друг от друга, удаляясь от центра будущего Взрыва, блестели свежей краской десять новеньких «Побед» – мечта каждого тогдашнего автолюбителя.

По Опытному полю было расставлено на разных расстояниях от Башни множество самолетов, танков, орудий, бронетранспортеров, корабельных надстроек и орудийных башен…

Склады боеприпасов, вещевого имущества, продовольствия тоже имелись здесь, хотя предназначены они были не для снабжения чего-либо и кого-либо…

Готовые к отражению атак отсутствующего противника, без личного состава и гарнизонов, виднелись ДОТы и ДЗОТы, окопы и блиндажи…

На глубине 10, 20 и 30 метров пролегали отрезки тоннелей метро.

А в бронетехнике, в укрытиях, на открытых площадках находились те единственные живые существа, которые оставались здесь до конца, даже после того, как последняя машина с последними тремя людьми тронется от Башни, – тысяча кроликов, двести овец, сто пятьдесят свиней, сто собак, крысы, мыши… На них должны были быть проверены биологические эффекты ядерного взрыва.

Всего три человека видели эту фантасмагорическую картину вот так – во всей ее полноте и безмолвии, потому что блеяние овец и лай собак лишь подчеркивали странные, неестественные пустынность и безлюдье степи, до горизонта заполненной изделиями человеческих рук.

И надо всем над этим высилась центральная Башня с тем главным, пока что уникальным и все еще не испытанным «Изделием», в создании которого принимал участие Фишман.

В 5 ЧАСОВ 55 минут машина рванулась от Башни в степь. Ее пассажирам предстояла еще одна важная операция на Промежуточном пункте (ПП), находившемся в трех километрах от центра Опытного Поля. Через девять минут они были на ПП, и Матвеев под наблюдением Завенягина и Щелкина подключил аппаратуру на Башне к аппаратуре на командном пункте. Все работы на Поле были завершены, и машина направилась к далекой отсюда площадке «Н».

Там, на основном командном пункте 12П, находился пульт управления подрывом заряда, автомат поля для управления измерительным аппаратурным комплексом, коммутатор связи и комнаты для членов Государственной комиссии.

Фишман к тому времени был от точки «О» на достаточном удалении, потому что входил в ту, весьма высоко статусную, группу сотрудников КБ-11 из 11 человек во главе с Духовым, Алферовым и Зельдовичем, которая эвакуировалась на наблюдательный пункт № 2 (НП-2).

А Завенягин, Щелкин и Матвеев в 6.18 прибыли на основной командный пункт 12П. Они доложили председателю Государственной комиссии Берии и руководителю опыта Курчатову о полной готовности к подрыву. Начальник полигона генерал Колесников также подтвердил полную готовность полигона и своих подчиненных. Зато отвечавший за авиацию генерал Комаров – Герой Советского Союза, во время войны – командир штурмовой дивизии, не обрадовал. Из-за нелетной погоды вылет самолетов с фотоаппаратурой задерживался.

Берия, Первухин и Курчатов вышли из здания КП под открытое небо в надежде увидеть хоть какое-то прояснение. Однако, как зафиксировал отчет К.И. Щелкина, «погода не предвещала ничего хорошего». Тут и впрямь при такой погоде можно было ожидать в это время года всякого – вплоть до грозы.

У Фишмана мы находим запись: «Испортившаяся погода в ночь с 28 на 29 августа как бы повторила ситуацию при 1-м американском взрыве в Аламогордо».

В Аламогордо перед испытанием погода действительно испортилась, и тоже – неожиданно, вопреки прогнозу синоптиков. Генерал Лесли Гровс в своей знаменитой книге «Теперь об этом можно рассказать» писал: «Главная неприятность была связана с погодой… Тот вечер оказался дождливым и ветреным. Многие настаивали, чтобы испытание были отложено хотя бы на 24 часа».