– Что?

– Где-нибудь рядом будьте.

Мокрый снег перешел в дождь, холодный и нудный, и откуда же взялась непогодь, вроде бы на закате никаких подозрительных туч не наблюдалось. Наверное, ветер принес – долго ли?

К большому удивлению Вожникова, «корвин дом» оказался для этой эпохи весьма технологичным и даже мобильным, располагаясь в пяти небольших половецких вежах-кибитках – все как положено, на телегах, вот только волы были пока, за ненадобностью, выпряжены и заведены в стойло на обширном дворе у корчмы Одноглазого Нила, который, как видно, сдал под непотребное заведение вовсе не помещения, землицу. К кибиткам с заднего двора корчмы вела неприметная тропинка, глинистая и скользкая, но тщательно посыпанная золой.

Все для удобства клиентов! Проходя следом за несущим факел слугой, молодой человек хмыкнул и очень даже вовремя поддержал под руку пьяного – впрочем, уже несколько протрезвевшего – Захара:

– Эй, эй, не падай!

– Не упаду, – засмеялся «питух». – А упаду – так токмо в вежу.

Молчаливый слуга – судя по облику, татарин или, скорее, из половцев – первым делом провел припозднившихся гостей в крайнюю, поставленную ближе к корчме, кибитку и негромко позвал:

– Акинфий!

В кибитке дернулся полог, явив в ночь узкую полоску неровного желтовато-зеленого цвета – светильник на кизяке или земляном масле. Кто-то высунулся:

– Ну?

Факел качнулся:

– Гостей привел, принимай.

– Кто такие?

– Здоров, Акиша, – со смехом выкрикнул Захар. – Что, меня, что ль, не признал?

– А-а-а, ты… Пришел, значит.

– Пришел. И дружков с собою привел – за троих ведь уплачено.

В дерганом, каком-то нервном, несмотря на всеобщее спокойствие, свете видно было, как на плоском узкоглазом лице Акинфия заиграла улыбка:

– Уплачено, то так.

Крещеный татарин. Или булгарин – скорее всего. Впрочем, татары – булгары – это все относительно, тут точно и не скажешь, кто есть кто.

– Выбирайте, други мои, любую вежу, какая больше глянется. Веселитесь хоть до утра – вряд ли кто еще будет.

Повинуясь взгляду хозяина, слуга поднял факел повыше и, показывая свободной рукой на кибитки, пояснил:

– В той белой веже – белокожая красавица Настена, рядом, в желтой – несравненная Алия, в голубой – пышногрудая Олена, а в последней, рыжей – огненноволосая Лария.

– Чур, я к Олене, други! – заволновался Захар. – Вчерась еще уговаривался.

– Так иди ж!

– Эх, хорошие вы парни! Благодарствую, что довели, без вас бы и не добрался, верно… Ну, веселитесь теперь!

– Ничо, и мы тебя как-нибудь угостим. Смотри, не засни, Захарий! – напутствовал Окунев Линь, Вожников же ткнул его в бок:

– Какую выбираешь?

– Алию, желтую. Настену как-то обижать несподручно: вроде по имени – наша.

– Обижать и не будем, – шепнул Егор. – Узкоглазого прищучим… А пока – к девкам, пусть думает, что все, как надо, идет.

– Да помню я, помню.

– Не забудь и у корвищи вызнать насчет серебра.

Обтянутая рыжеватой кожей кибитка, куда с помощью слуги забрался Егор, внутри выглядела куда презентабельнее, нежели снаружи. На полу – мягкая кошма с небольшими войлочными подушками, бархатная, с золотистым узором, перегородка-занавеска, отбрасывающий неяркие зеленоватые отблески светильник в виде золотой – или, скорее, все же медной, просто тщательно начищенной до золотого блеска – чаши. Распространяя блаженное тепло, мягко мерцала углями жаровня.

– Ну и где ж ты ты, огненноволосая Лария?

Устало опустившись на подушки, Егор прикрыл глаза, почувствовав какое-то движение. Стройная женская фигура в длинном полупрозрачном покрывале скользнула к гостю: