Теперь же по всем хижинам, среди чащи ельника, живут люди пришлые, разноплеменные, «сволока» со всех краев Руси. Голытьба, негодница, вольница.
Не охотой сволочилась она сюда, а ушла от неправды и бесправия иль, не стерпев, согрешив, от суда укрылась. И не грехи свои замаливать собралися здесь, а обиды загуливать, иль зло свое срывать на неповинных, иль накипевший гнев ухаживать, иль горе размыкивать.
На разбитом баркасе, что лежит сгнивший, дырявый, вверх дном у самого берега, наполовину в воде, уместился седой старик с белой бородой. Годов ему счету нет, а прозвище Белоус.
Три удочки закинуты у него в воду и воткнуты в дырья баркаса; два поплавка тихо лежат на воде, а третий уж давно прыгает и ныряет, и круги бегут от него во все стороны, но старик рыболов задремал на солнышке и не видит, что рыбка клюет… Попрыгал поплавок и лег тоже тихо – знать, сорвала рыба червяка… Вот и другой запрыгал рядом, прозевает и этого дедушка… Нет, вот очнулся старый; увидел, хвать за удочку, вытянул лесу, да запоздал; крючок без червяка.
– Ах ты егоза. Сожрала… – заворчал Белоус, надевая другого червяка… – То и дело жрет. Обучилась.
Закинул опять старик удилище и, помаргивая на поплавки, на воду серую, думает да ворчит и шамкает беззубым ртом.
– Вот и рыбка тоже разбоем живет. Ты ее подсиживаешь, будто проезжего купца на дороге, а она норовит тебя обманно взять. С крючка что есть стянуть да уйти… Раз, другой, третий клюнет, а там и в котелок ко мне и в уху. Из наших тоже иной все клюет да клюет, да нарвется и на лобном месте в городе голову и сложит. Вот теперь атаман пеняет: где Измаил? где Петрынь? А они, поди, в остроге, а то и в Сибирь собираются, а то давно и в аду кромешном обретаются. Сложили головушки, напоровшись на кого, да прямо и к сатане. Прости, Господи. Другого им места на том свете не полагается. Стой! Стой! Погоди, – крикнул дед, увидя средний поплавок, что мигал на воде и круги пускал.
Тихонько дернул дедушка Белоус удочку, согнулось удилище, натянулась леса, и потащил дедушка, ухмыляясь и не спеша… Вот заплескало брызгами у края баркаса, перехватил дед бечевку и вытащил из воды бьющуюся серебристую рыбку. Застучала бедная об доски, завертела хвостом в руке деда и шлепнулась в кадушку его. Надел Белоус снова червяка, закинул уду и стал, было, додумывать думу свою: где теперь Измаил с Петрынем? Да не додумал дед и снова задремал.
Глава 2
Вдоль по холму, со стороны поселка, показался мальчуган лет двенадцати. Подпрыгивая и напевая, он прошел было мимо Белоуса, но вдруг завидел старика внизу на баркасе, и лицо его просияло шаловливой усмешкой.
– Дедушка! А, дедушка? – взвизгнул он, спустившись вниз.
Старик не обернулся.
– Дедушка! – крикнул мальчуган громче.
– Ась? Чего? Кто там? – обернулся Белоус.
– Дедушка, правда ль, сказывают, ты водяного поймал? – усмехаясь, выговорил мальчуган заученные слова.
– Постой на час. Я те дам… – вскрикнул вдруг Белоус, – лясник… пустомеля.
Старик сделал движение, будто хочет встать. Мальчуган отбежал шагов на пять в гору и, смеясь, остановился.
– Небось не догонишь. Не пужай.
– Погоди. Ужотка… дома… я те дам!
– А что дашь… Я возьму. Водяного, что ль?
– Вихры надеру, поганцу.
– А вот и не надерешь…
Мальчуган Гаврюк уселся на том месте, где стоял, и, будто удовольствовавшись шуткой, которой весь поселок давно дразнил Белоуса, задумался о чем-то.
– Дедушка! – вскрикнул он снова.
– Ну?
– Сделай мне удочку. Я с тобой удить буду…
– Где тебе, дураку… Иди лучше поглядывай за моими поплавками.