Макс попытался представить себе такую анархию, но не смог. Он такого никогда не видел.

– А как же гильдии, они разве не против?

– Какие там на фиг гильдии? Конечно же, руководство их там, на Земле, пыталось что-то возражать, узнав о таком безобразии, но их не поддержал даже Имперский совет. Они же не дураки – нельзя вычерпать море ложкой.

– И вот туда ты и собираешься направиться, – задумчиво сказал Макс. – Звучит заманчиво.

– Ну да. Так и есть. Там была одна девушка – о, теперь она, конечно же, замужем, они там рано замуж выходят, – но у нее были сестры. Ну вот так я себе это представляю, это касается и тебя, если ты тоже двинешь со мной. Так вот, в первый раз, как я выйду там на поверхность, я кое-кого повидаю. А в последний раз – я надеюсь, что это будет в последний вечер перед стартом, – я выйду из корабля, войду в кабак через парадный вход, выйду через черный – и рвану за горизонт, никто и охнуть не успеет. К тому времени, когда в журнале напишут: «Опоздал из увольнительной», я уже буду в сотне миль, лежать на пузе на берегу журчащего ручейка в девственном лесу, растить бороду и учить наизусть свое новое имя. Скажи только слово – и ты будешь сидеть рядом, на том же бережку, с удочкой.

Макс беспокойно заерзал. Сцена, нарисованная Сэмом, пробудила в нем деревенскую тоску по дому, о присутствии которой в себе он даже не подозревал. Но он не мог так быстро отказаться от взлелеянной им гордой фигуры астронавта.

– Я подумаю.

– Подумай, подумай. Времени у тебя для этого больше чем достаточно – несколько недель. – Сэм поднялся. – А я поспешу-ка лучше на место, пока старый добрый хозяин Дюмон не начал беспокоиться, где это я задерживаюсь. Пока, сынок, и не забывай. Плохо лететь по ветру, никуда не сворачивая.

Максу по служебным обязанностям нечего было делать на уровнях выше палубы «В», только менять кошачьи ящики с песком, а это он проделывал рано утром, когда пассажиры еще спали. Ему очень хотелось посмотреть центр управления, но случай не представлялся, центр находился еще выше, над пассажирской палубой. Время от времени кто-нибудь из владельцев одной из семи собак или трех кошек, находившихся на попечении Макса, заходил пообщаться со своим питомцем. Иногда результатом этого визита бывали чаевые. Поначалу упрямая деревенская гордыня заставляла Макса от них отказываться, но Сэм, узнав об этом, быстро вправил ему мозги.

– Не будь дураком, они же могут это себе позволить. Какой смысл отказываться?

– Но я же и так выгуливаю их шавок. Это же моя работа.

Может, слова Сэма и не убедили бы его, если бы мистер Джи не поднял разговора об этом в конце первой недели. Он, видимо, довольно точно представлял себе обычную величину улова и ожидал получить с него некий процент «в социальный фонд».

Когда Макс задал Сэму вопрос, что это еще за фонд, Сэм рассмеялся.

– Оч-чень интересный вопрос. Есть еще какие-нибудь вопросы?

– Пожалуй, нет.

– Макс, я тебя просто люблю. Но ты все еще не можешь сообразить, что с волками жить – по-волчьи выть. У каждого племени свои обычаи, и то, что хорошо в одном месте, никуда не годится в другом. Есть расы, в которых первая обязанность любящего сына – угробить своего папашу и подать его на обед, как только сынок наберется силенок для такого мероприятия. И это вполне цивилизованные расы. Их даже дипломатически признал Имперский совет. Вот как ты можешь оценить это с точки зрения морали?

Макс читал о таких культурах – тихие, миролюбивые бнаторы, неуклюжие, богатые амфибии с Палдрона, которых можно было назвать какими угодно, только не тихими, вероятно, какие-нибудь еще… Он не ощущал себя вправе выносить суждение негуманоидным расам. Сэм продолжал: