Хм, а почему профессор вообще заинтересовался этим самым взором? Не замечала раньше за ним желания посплетничать на тему чьих-то отношений.

Впрочем, мы раньше и не общались особо.

— Вам показалось. Мэнни — мой приятель, мы давно не виделись. Не более того. Или, постойте, — осенило меня внезапно, — мне запрещено вступать в какие-либо отношения, пока я работаю на вас?

— Не запрещено, но нежелательно, — отбрил профессор. — Уделите время тому, за что вам платят деньги, а не любовным игрищам. Тем более, если оплачивают их продуктами.

Понятно, от него и количество коробок с едой не укрылось. Всё-то он видит. Всё-то он знает.

Ой, всё.

Я губами передразнила речь господина Картера. Что за человек такой? Даже обняться с другом нельзя. Вдруг это нарушит хрупкое душевное равновесие профессора.

Почему-то исключительно из вредности мне захотелось найти кого-нибудь и зацеловать его на глазах у преподавателя. Чисто чтоб доказать: я не ваша собственность и не вам решать, чем мне заниматься.

***

До самого утра мы ставили ловушки. Занятие простейшее, но утомительное до невозможности, потому что требовало полнейшей концентрации по несколько минут, пока выстраивалось плетение. Причем делать это зачастую приходилось на карачках — такие заклинания любили близость к земле и хуже выстраивались, если их устанавливали даже в метре от пола.

Мы почти не разговаривали. Профессор не лез ко мне с вопросами, а я не спешила напомнить о себе. Изредка в тишине раздавались его короткие указания:

— Зачаруйте канделябр.

— Подправьте плетение.

— Усложните чары.

Я реагировала молча, делая то, за что, как выразился господин Картер, платят деньги. Да мне и не нравилось разговаривать за работой. Магия требует полной отдачи. Я ещё со студенческих лет ненавижу, когда под руку бубнят, поэтому на тренировках всегда брала в пару кого-нибудь неразговорчивого. Регина обижалась — мы же подружки! — но она слишком любила обсудить посреди совместных заклятий чей-нибудь внешний вид, цвет волос или неровности фигуры.

— Думаю, мы закончили, — в какой-то момент сообщил преподаватель (последние полчаса я безбожно клевала носом, упершись лбом в стену). — Пойдемте.

А потом мы долго-долго возвращались обратно. Профессор Картер выглядел уставшим, но его спина оставалась прямой, и подбородок был надменно вздернут. Как всегда. Ничего нового.

— Приведите себя в порядок. Через час жду вас в лектории, — донесся до меня, окончательно засыпающей, голос профессора, когда мы вышли из подвалов, и Картер запечатал двери магией.

Я осоловело захлопала глазами.

Чего-чего?!

Какой час? А мы спать вообще не будем?

— Вас что-то не устраивает? — полюбопытствовал он, замедлив шаг. — Рабочий день только начинается, и мне не обойтись без вашей помощи. Или ещё раз напомнить о пункте четыре контракта?

— Нет, всё в порядке.

Как можно быть таким душным, невероятно омерзительным типом с вечно равнодушной мордой?

Короче говоря, мне хватило времени только на холодный душ — такой же холодный как сердце моего руководителя — и на бодрящий отвар, который, по заверению травника, обещал до девяти часов бодрствования (правда, потом в качестве отката рубил напрочь). Ну-с, посмотрим, во сколько я отключусь.

…Шла третья по счету лекция. Профессор Картер рассказывал о применении разрывных бомб во времена войны — и, признаться, это было даже интересно. Он умел подать материал так, что народ сидел с открытыми ртами. Когда говорил о чем-то настоящем, что пережил сам — его хотелось слушать.

— А как можно начинить бомбу магией? — с испугом поднял ладонь второкурсник, опасаясь гневной реакции преподавателя. — Это ж железка, из неё испарится любое заклинание или взорвется внутри.