Наконец, поскольку экспедиция была проведена Всесоюзным переселенческим комитетом, то были разработаны планы переселения в Казахстан. В первой пятилетке планировалось переселить 500 тысяч человек, или 90,9 тысяч хозяйств.[102] В первый год пятилетки – 14,5 тысяч хозяйств, во второй – 18,2 тысяч, в третий – 25,4 тысячи, в четвертый – 32,8 тысяч хозяйств. Всего возможное переселение было определено в размере 1,3 млн. человек, или около 300 тысяч хозяйств.
Как видим, это был типичный план аграрной колонизации, предусматривающий фактическую ликвидацию кочевого скотоводства, распашку всех сколько-нибудь пригодных земель, с решительным упором на зерно, переселение полумиллиона человек только в течение первой пятилетки с продолжением в последующих пятилетках. Отличий от дореволюционных планов аграрной колонизации Казахстана, в сущности не так и много. Еще в 1927 году на это обстоятельство обратил внимание Смагул Садвакасов, заявивший в своем выступлении на VI конференции Казкрайкома 15–23 ноября 1927 года: «Хочу обратить ваше внимание на следующий факт: наша республика продолжает рассматриваться как регион, поставляющий сырье. Это пережиток прошлого, колониальная политика царизма».[103]
Нужно также отметить, что агроном А. М. Маркевич, который участвовал в создании первой в СССР машинно-тракторной станции – Шевченковской МТС в УССР, выдвинул любопытную позицию. С одной стороны, он прямо не высказывался против планов переселения в новые районы, но с другой – выдвинул на основе своего практического опыта тезис, который выбивал почву из-под планов переселения, основанных так или иначе на теории «аграрного переселения». Он считал, что машинизация и рациональная организация сельского хозяйства в «перенаселенных» районах может дать вдвое-втрое больше продукции с тех же площадей, и свободно прокормить «избыточное» население».[104]
Следующий этап дискуссии был связан с докладом профессора А. Н. Челинцева в Земплане РСФСР по докладу Наркомзема КАССР, сделанным летом 1927 года. Челинцев исходил из тезиса, что кочевое скотоводство является отсталым и слабым, что перспективы развития скотоводства связаны с разведением крупнорогатого скота по западно-европейской системе на основе земледелия. Он приводил данные, что за сто лет, с 1820 по 1916 годы, в Тургайской области доля крупнорогатого скота выросла с 0,7 до 22,8 %, и связал это с прогрессивным развитием хозяйства. Его вердикт был такой: «Таким образом, вскрывается параллелизм между расширением земледелия, его ростом и развитием скотоводства, как количественного, так и качественного, в сторону нарастания его интенсивности и ослабления типично экстенсивных отраслей кочевого хозяйства… В связи со всем сказанным, было бы неправильно будущее сельского хозяйства в Казакстане представлять лишь в рамках кочевничества».[105]
У этой концепции быстро проявились сторонники среди руководящих работников в Казахстане, в частности М. Я. Роднер и А. П. Потоцкий, которые сразу стали продвигать этот взгляд. Уже в мае 1927 года А. П. Потоцкий опубликовал статью, в которой выдвинул почти все тезисы А. Н. Челинцева: Казахстан на большей территории представляет собой территорию малой емкости для сельскохозяйственного производства и плотности населения (У Челинцева – несоответствие площади и плотности населения); казахское хозяйство становится менее кочевым и более земледельческим, казахи засевают 27,8 % богарных посевов в Казахстане (у Челинцева – рост доли крупнорогатого скота и общий рост посевов, в том числе и у казахов); рост посевов зависит от плотности населения (у Челинцева – нельзя препятствовать переселению и обосновывать отказ от современной колонизации ссылками на царскую политику); необходимость капиталовложений на улучшение почв и орошение в Центральном Казахстане (у Челинцева – приоритетная поддержка оседлых районов для скорейшего перехода к земледелию).