Онорина не ускорила шаг и ничего не ответила. Улыбка более не освещала резкие черты ее лица.

– Ну что, едем? – подбегая к ней, спросила Вероника. – Все в порядке? Никаких препятствий? В чем дело? Мне кажется, вы стали какая-то другая.

– Да нет же, нет.

– Тогда поспешим.

С ее помощью Онорина погрузила в лодку чемоданы и мешки с провизией. Затем, внезапно повернувшись к Веронике, она спросила:

– Значит, вы уверены, что распятая женщина на рисунке – это вы?

– Совершенно. К тому же у нее над головой мои инициалы.

– Странно, – пробормотала бретонка. – Мне это не нравится.

– Почему? Кто-то, кто меня знал, решил позабавиться. Это просто совпадение, игра случая, воскресившая прошлое.

– О, меня беспокоит не прошлое, а будущее.

– Будущее?

– Вспомните-ка предсказание.

– Я вас не понимаю.

– Ну как же? Предсказание, сделанное Ворскому насчет вас.

– Так вы и о нем знаете?

– Знаю. И с тем большим ужасом вспоминаю о рисунке и еще кое о чем, чего вы не знаете и что гораздо страшнее.

Вероника расхохоталась.

– Так вот почему вам так не хочется везти меня на остров! Ведь дело в этом, верно?

– Не смейтесь. При виде адского пламени смеяться нельзя.

Бретонка проговорила эти слова, закрыв глаза и осенив себя крестным знамением, затем продолжала:

– Ну конечно! Вы смеетесь надо мной. Считаете, что я – суеверная бретонка, верящая в привидения и блуждающие огни. С этим я в общем-то не спорю. Но там… там есть такое, что может и ослепить вас! Поговорите об этом с Магенноком, если завоюете его доверие.

– С Магенноком?

– Да, это один из тех четверых матросов. Он старый приятель вашего сына, тоже его растил. Магеннок знает об этом больше, чем все ученые и даже чем ваш отец. А между тем…

– Что – между тем?

– Между тем и ему захотелось испытать судьбу и проникнуть за пределы того, что человеку дано право знать.

– Что же он сделал?

– Захотел дотронуться рукой – понимаете? – своею собственной рукой до самой глуби мрака. Он сам мне признался.

– И что же? – невольно оробев, спросила Вероника.

– А то, что пламя опалило ему руку. Он мне показывал, и я своими глазами видела страшный рубец, похожий на те, что остаются после операции рака. И он так мучился…

– Мучился?

– Да, так мучился, что в конце концов взял в левую руку топор и отрубил себе правую кисть.

Вероника обомлела: она внезапно вспомнила труп в Фауэте и, запинаясь, проговорила:

– Правую кисть? Вы говорите, Магеннок отрубил себе правую кисть?

– Ну да, топором. Это было дней десять назад, за день до моего отъезда. Я и лечила ему культю. А почему вы спрашиваете?

– Потому что у мертвеца-старика, которого я обнаружила в заброшенной хижине и который потом исчез, была свежая культя на правой руке, – встревоженно ответила Вероника.

Онорина вздрогнула. Ее обычное спокойствие сменилось испугом и тревогой. Она выкрикнула:

– Вы уверены? Хотя да, да, это он… Магеннок… Старик с длинными седыми волосами, да? И с бородой, которая расширяется книзу? Какой ужас!

Вдруг она смолкла и оглянулась, испугавшись, что говорила так громко. Осенив себя снова крестным знамением, она медленно продолжала, словно обращаясь к себе самой:

– Он первый из тех, кому суждено было умереть. Он сам сказал мне об этом, а старый Магеннок умел читать книгу будущего так же хорошо, как и книгу прошлого. Он ясно видел то, чего другие не различали. «Первой жертвой стану я, госпожа Онорина. А когда исчезнет слуга, через несколько дней придет черед хозяина».

– А его хозяин – это?.. – тихо спросила Вероника.

Онорина выпрямилась и, гневно сжав кулаки, объявила: