Она держала в руках неопровержимое доказательство моей вины. Что она сделает?

Погибель придет ко мне из ее нежных рук? Она предаст меня? Погубит? Станет мстительным, безжалостным врагом? Или ее женское сердце, смягченное невольной симпатией ко мне, не забудет об этой симпатии и, даже преисполнившись презрения, найдет в себе каплю снисходительности?

Мисс Нелли прошла мимо меня. Я отдал ей низкий молчаливый поклон. Замешавшись в толпу пассажиров, она спускалась по сходням, держа мой кодак в руках.

«Конечно, – раздумывал я, – она не станет передавать его прилюдно. Она отдаст его потом, через час или два…»

Мисс Нелли неловко споткнулась на сходнях и уронила кодак в воду, которая все еще разделяла пристань и пароход. Я провожал ее глазами. Изящная ее фигурка смешалась с толпой и растворилась в ней. Конец. Всему конец.

На секунду я замер, полный печали, нежности и благодарности, и, к великому изумлению комиссара Ганимара, произнес:

– Как же горько не быть честным человеком…

Вот что одним зимним вечером Арсен Люпен рассказал мне о своем аресте. Некое стечение обстоятельств, о которых я когда-нибудь напишу рассказ, связало нас… Неужели дружбой? Да, смею надеяться, что Арсен Люпен удостоил меня своей дружбы и что именно дружба приводит его время от времени неожиданно ко мне в дом, чтобы он осветил мой рабочий кабинет своей искрометной веселостью счастливого баловня судьбы, который словно бы не знает ничего, кроме удач и улыбок.

Как он выглядит? Как бы это получше сказать… Я видел Арсена Люпена два десятка раз, и всякий раз это был новый человек. Нет, не совсем так – человек, чей облик исказили двадцать зеркал, оставив ему его глаза, неотъемлемое изящество движений и фигуры и присущий ему характер.

– Я уже и сам не знаю, каков на самом деле, – говаривал Арсен Люпен. – Во всяком случае, в зеркале я себя не узнаю.

Шутка, парадокс и в то же время правда для тех, кто встречался с ним, не подозревая о его искусстве перевоплощения, о его умении гримироваться, менять мимику и чуть ли не черты лица.

– Всегда ходить с одним и тем же лицом? Стать узнаваемым, чтобы подвергаться опасности? Зачем мне это? – с улыбкой спрашивал он. – За меня говорят мои дела.

И добавлял не без гордости:

– Пусть ошибаются, говоря: вот он, Арсен Люпен. Но безошибочно определяют: это дело рук Арсена Люпена!

Кое-какие из его приключений я постараюсь припомнить – из тех, какими он счел возможным поделиться со мной зимними вечерами в тишине моего кабинета…

Недостоин называться туристом тот, кто не путешествовал по берегам Сены и, следуя за ее течением и направляясь от руин аббатства Жюмьеж к руинам аббатства Сен-Вандрий, не обратил внимания на небольшой средневековый замок Малаки. Он горделиво увенчивает скалу среди плавных речных вод. Мост, изогнувшийся аркой, соединяет берег с воротами замка, а его башни словно выросли из темного гранита скалы, послужившей ему основанием. Эту скалу могучая конвульсия земли оторвала когда-то от неведомой нам горы и швырнула в реку. Теперь вокруг нее текут мирные речные воды, шелестит прибрежный тростник и подпрыгивают на мокрых камнях трясогузки.

История Малаки грозна, как его гранитные башни. Его стены помнят битвы, осады, грабежи и кровавую резню. На деревенских посиделках в кантоне Ко с содроганием повествуют о преступлениях в этом замке. Много с ним связано тайн и легенд. Говорят, что когда-то подземный ход вел из него в аббатство Жюмьеж и в замок Агнессы Сорель, «Дамы Красоты» Карла VII.

Теперь древнее гнездо героев и разбойников облюбовал барон Натан Каорн – барон Вельзевул, как прозвали его на бирже, где он неправдоподобно быстро разбогател. Хозяева Малаки обнищали и продали за кусок хлеба достояние славных предков. Барон разместил в замке обожаемую им коллекцию мебели, картин, фаянса и деревянной резьбы. Он жил один с тремя слугами. Никто не переступал порога замка, никто не любовался на стенах старинных залов тремя полотнами Рубенса, двумя картинами Ватто, барельефом Жана Гужона и многими другими чудесами, приобретенными за бумажные банковские билеты у богатых завсегдатаев аукционов.