Ника еле сдержала вздох досады: подобные разговоры могут длиться часами. Причем говорить будет Эдичка, а ей придется довольствоваться междометиями, поспешно втиснутыми в узкие паузы между его фразами.

– Эдуард, извини, у меня сейчас совсем нет времени. Опаздываю на важное интервью. Может быть, в другой раз?

Он сразу как-то сник, занервничал еще больше и, чтобы скрыть свое разочарование, улыбнулся, но улыбка вышла жалкой.

– Да, да, конечно. В другой день. Я должен был позвонить тебе заранее, чтобы…

– Так ты закончил рукопись?

– Да, но понимаешь… – Он замялся и нервно оглянулся по сторонам, будто проверяя, не подслушивает ли их кто. – Я ее уничтожил.

– Почему?!

– Об этом я и хотел поговорить, но это долгий разговор. Мне нужно будет тебе кое-что рассказать.

– Мы можем поговорить завтра! – предложила Ника. И Эдуард обрадованно согласился.

Он проводил девушку до метро. По дороге они больше не заговаривали о рукописи; Эдичка расспрашивал Нику о тех незначительных событиях, что произошли в ее жизни за те три месяца, когда они не виделись, но было заметно, что слушал он рассеянно, будто продолжал думать о чем-то своем. Еще девушке показалось, будто был Эдуард чем-то сильно встревожен, если не сказать напуган. И вот когда они попрощались, он, будто внезапно решившись, окликнул уже начавшую спускаться в метро девушку:

– Ника, подожди! Вот, возьми! – Он вытащил из-за пазухи сложенный вдвое конверт формата А4 и протянул ей. – Я уничтожил рукопись, но кое-что оставил. Здесь немного. Остальное тебе потом отдам. Завтра встретимся, и я все объясню. Хорошо?

– Ладно, – согласилась Ника. – До завтра!

Но на следующий день они так и не встретились, потому что Эдичка неожиданно умер. Как сказали врачи – от сердечной недостаточности.

В пакете, который он успел передать Нике, оказалось всего три листа с отрывками из романа – настолько короткими и мало связанными между собой, что понять замысел автора не представлялось возможным. На полях одного из листов неровным Эдичкиным почерком был написан адрес некой Акулины Васильевны: N-ская область, деревня Лески. И рядом стояло три восклицательных знака, обведенные неровным кругом. «Я долго собирал материал», – вспомнилось позже Нике, и она подумала, что часть задуманного Эдичкой романа, возможно, была построена на рассказах неизвестной Акулины Васильевны. Девушка решила, что при первой возможности съездит в деревню Лески и побеседует с этой женщиной. Видимо, так хотел Эдичка, иначе зачем написал на полях ее адрес? Но прошло полтора месяца, прежде чем Ника нашла время и возможность отправиться в Лески. И, к сожалению, опоздала.

…Засыпая, она услышала, как Стас завозился и встал.

– Ты куда? – не открывая глаз, в полудреме поинтересовалась девушка.

– Спи, спи. Я сейчас.

Чуть позже раздалось клацанье кнопок мобильного телефона, и Стас громким отчаянным шепотом попросил:

– Лерка, ну возьми же трубку!

Уже погружаясь в тревожный, наполненный неприятными обрывочными видениями сон, Ника услышала, как Шатров выругался в адрес Федора, который куда-то подевал фонарь.

Ранним утром Нику разбудил вопль. Девушка испуганно открыла глаза. Стаса рядом не было, а из другой комнаты доносились завывания. Ника вскочила и, путаясь в тряпье, которым укрывалась ночью, выбежала на голос.

Прямо на полу, обхватив руками взлохмаченную голову, сидел Федор и громко, по-бабьи визгливо причитал.

– Федор… – начала Ника и тут же осеклась, увидев Стаса. Тот лежал на полу навзничь, широко раскинув руки и устремив невидящий взгляд в потолок. Рядом валялся фотоаппарат, с которым Шатров практически никогда не расставался, и выпавшая из мертвого кулака толстая оплавленная свеча. Но больше всего Нику поразило то, что его великолепные смоляные волосы на висках побелели, словно покрылись густым инеем.