– Давай ближе к делу, – оборвал я его излияния. – Хотел в чем-то уличить священника?

Пермяков виновато опустил глаза.

– Да. Мне обидно было, что…

– Ясно. Идем, покажешь мне свой наблюдательный пункт.

Вслед за Пермяковым я поднялся по скрипучим ступенькам на второй этаж. Отсюда крутая и хлипкая лесенка вела на чердак.

– Осторожно, она шатается, – предупредил меня писарь.

И привычно полез наверх.

Возле чердачного окна стояла на треноге большая подзорная труба. Рядом с ней – удобное кресло с вытертой обивкой. Видно, Пермяков проводил в этом кресле все свободное время.

Труба была направлена точно на дом отца Иннокентия.

Я наклонился и посмотрел в окуляр. Двор и сад священника отлично просматривались – я видел трепещущую ярко-зеленую пленку портала аномалии. А еще увидел через окно отца Иннокентия – священник о чем-то разговаривал со своей женой.

– Ночью тоже следишь за священником? – спросил я Пермякова, не отрываясь от окуляра.

– Да, – убитым голосом подтвердил писарь.

– Видел кого-нибудь возле аномалии священника?

– С ней что-то случилось, господин губернатор? – оживился Пермяков.

Я молча ждал ответа.

– Видел, – закивал писарь. – Учитель музыки постоянно к ней ходит. И еще дурачок из церкви. Я его два раза видел.

– Кто из них входил в аномалию?

– Оба, – к моему удивлению сказал Пермяков.

Я оторвался от окуляра и нахмурился.

– А ты мне не врешь, часом?

– Что вы, господин губернатор! Своими глазами видел, как они в аномалию входили.

– Вместе? – уточнил я.

Кажется, вокруг безобидной природной аномалии отца Иннокентия плелся целый заговор.

– Нет, ваше сиятельство! – замотал головой Пермяков. – Они поодиночке в аномалию шастали. Вместе я их никогда не видел.

Это осложняло дело. Теперь придется говорить и с учителем музыки, и с блаженным, которого отец Иннокентий так неосмотрительно решил накормить.

– Когда это было? Они приходили днем?

Если днем – то жена священника наверняка знала об этом.

– Ночью, – огорченно сказал Пермяков. – Дурачок два дня назад через забор перелез – и прямиком к аномалии.

– В какое время это было?

– Сразу после полуночи.

– Ты хорошо его разглядел?

– Конечно, господин губернатор, – заверил меня Пермяков. – Луна ярко светила. Через час гляжу – дурачок обратно лезет. Огляделся, и ушел куда-то.

– А учитель музыки? – нахмурился я. – Он когда ходил в аномалию?

– В ту же ночь, – неожиданно сказал Пермяков. – Примерно через час после дурачка. Я уже спать собрался – мне ведь с утра на службу. Гляжу, а он стоит у калитки. Постоял немного и вошел.

– Вот как? – удивился я. – Через калитку, значит?

– Да, – подтвердил Пермяков.

– А почему ты не сказал священнику о том, что в его аномалию ходили посторонние? – спросил я Пермякова.

– Так ведь это не мое дело, кого он в свою аномалию пускает, – фальшиво возразил Пермяков.

– Он врет, Никита, – незамедлительно подтвердил Умник.

– Само собой, – согласился я.

Разумеется, Пермяков врал. Он надеялся, что с аномалией что-нибудь случится. Потому ничего и не сказал отцу Иннокентию.

Вот это “что-нибудь” и случилось.

– Еще что-то можешь сказать? – спросил я писаря.

Пермяков огорченно замотал головой.

– Больше ничего не знаю. Но как только узнаю – так сразу вам доложу.

– Хорошо, – кивнул я и стал спускаться с чердака.

Чертова лестница ощутимо прогибалась под весом моего тела.

– Господин губернатор! – крикнул сверху Пермяков. – А мне какая-нибудь награда будет? Или премия? Я ведь три года верой и правдой…

– Я скажу Павлу Лаврентьевичу, чтобы загрузил тебя работой, – пообещал я. – Так и премию быстрее заработаешь, и за соседями шпионить перестанешь.