– Ты чего-то не договариваешь, отец. – Олег встал, обошел стол и присел рядом с креслом отца на корточки, заглянув ему прямо в глаза. – Что ты задумал?

В глазах старика заблестели слезы.

– Простите меня… – Пальцы его тряслись. – Я хотел обеспечить вас на всю жизнь…

– Пап, что случилось?! – Мира положила ладонь на руку старика.

– Я вложил все свои деньги в ценные бумаги… И еще оформил кредит под залог этого дома и магазина. Компания, в которую я вложился, вчера объявила о банкротстве. Это были мошенники. Через два месяца, если не вернуть долг, банк заберет дом и магазин. – Он смотрел в одну точку, глаза его блестели. – Но теперь у нас есть шанс все вернуть!

– Каким образом, пап? – голос Олега был еле слышен.

– Мы продадим «Портрет молодого человека»!

У Миры возникло ощущение, что все это происходит не с ней. Отец, долгие годы служивший ей образцом деловой этики, хладнокровия, порядочности, дальновидности и спокойствия, вдруг в один день оказался человеком, склонным к финансовым авантюрам, наживе на продаже предметов искусства, человеком весьма вольных взглядов на законность и, наконец, продавцом краденного. И, как теперь выходило, она сама будет вынуждена принять непосредственное и деятельное участие в очередной отцовской затее. Ну не может же она, в конце концов, оставить всё как есть. Она вздохнула и подняла голову:

– Полотно Рафаэля Санти. Утеряно в Линце в тысяча девятьсот сорок пятом году. Оценочная стоимость неизвестна, по разным данным варьируется от двадцати до восьмидесяти миллионов долларов.

– Прошу, послушайте себя, – Олег прикрыл глаза, – ну послушайте вы себя! Вы хотите, чтобы я вернулся в сорок пятый в Германию и забрал у нацистов какую-то картину? – Больше всего Олега удивляла Мирка, точнее, её ледяное спокойствие. Казалось, ничего необычного отец ей и не рассказал. Подумаешь, машина времени, нацисты, картины, чаша Христа!

– Линц находится в Австрии.

– Да знаю я! Знаю, где находится этот чертов Линц! Австрия в сорок пятом была территорией Рейха после аншлюса, если ты не знала!

– Я подобрал все материалы, документы архивов, ты будешь знать всё по максимуму, сынок.

– К тому же ты историк, а какой историк откажется заглянуть за кулисы Второй мировой? – Мирка ехидно усмехнулась.

– Спелись…

Мира вновь залилась своим девичьим смехом, спустя секунду рассмеялся и Олег. Берестов вновь вздохнул, на этот раз облегченно. С кухни потянуло гарью.

ГЛАВА 5.

Наши дни. Италия, Монтекассино.

Дорога, ведущая к вершине скалистого холма, на котором возвышался монастырь, петляла между деревьями. Хейт Леваль, пятидесятилетний профессор Флорентийского университета, сидел за рулем новенького кабриолета BMW M4. Ветер приятно трепал густую шевелюру тёмных волос, еле тронутых сединой, приемник разливал по салону приятный голос Adele, однако настроение оставалось паршивым. Леваль бросил взгляд на часы – четырнадцать тридцать. Значит, у него есть ещё около получаса. Кардинал Фурье назначил встречу в пятнадцать. Отлично, значит, можно ещё успеть выпить кофе. Он оставил машину на паркинге и быстрыми шагами пересек площадку перед входом в монастырь, c огромными буквами PAX17 над воротами, но не стал входить в арку, а свернул направо, к решётке сада, затянутой диким виноградом. Леваль приложил карту к считывателю, калитка открылась, и он вошёл на закрытую территорию монастыря.

С этими древними стенами была связана вся его жизнь. Его мать, Мари Леваль, родилась в тысяча девятьсот тридцатом в Кассино, городке, лежащем сейчас внизу, у подножья холма. В шестьдесят пятом монастырь открылся после реставрации, и Мари стала работать в экскурсионном отделе. Спустя восемь лет она родила сына – невероятной красоты маленького ангела с глазами разного цвета, один голубой, как вода Эгейского моря ранней осенью, второй – зелёный, цвета листвы весенней оливы. Это называлось гетерохромией, Фурье утверждал, что Господь послал мальчишку в награду Мари за службу во благо святой Церкви.