Алекс оставил нас поближе к русской пристани и пошел нанимать карбас. А мы с котом взяли по горячему меду, по расстегаю с рыбой и в ожидании командора уселись на прогретые солнцем бревна, разглядывая проплывающие по Северной Двине суда. Над водой еще клубился утренний туман, небо на горизонте затягивали легкие серые тучки, и на их фоне золотисто-теплые борта идущих мимо шхун и карбасов смотрелись особенно красиво, как на картинке.

Я невольно вспомнила замечательные сказки Бориса Шергина и Степана Писахова. И почему раньше мы не попадали в Архангельск? Русский Север так красив и колоритен, а в теплое время года, как сейчас, еще и невероятно уютен.

Схрумкав вкуснейший расстегай, я задумчиво отхлебнула мед и скинула с ног невысокие красные сапожки. Глядеть на реку, пить мед и шевелить пальцами ног на свежем воздухе – это ни с чем не сравнимое удовольствие. Разомлевший рядышком Профессор вполне разделял мои чувства. Я было обернулась посмотреть, не идет ли Алекс, как что-то коснулось моей левой ноги.

– Крыса! – взвизгнула я, вспрыгивая на бревно.

– Сама ты это слово, – ворчливо донеслось снизу, и чья-то махонькая грязная ручка цапнула мои сапоги, утягивая их в щель между бревнами.

– Грабят! – взвыл мгновенно проснувшийся Пусик, отважно бросаясь в погоню за похитителем.

Даже если бы я хотела ему помочь, то все равно не могла – «преступление» и «наказание» носились где-то между бревнами с мявканьем, ором и матом. Пытаться сдвинуть бревна значило надорвать живот и подвергнуть риску расплющивания кота. Приятные ощущения от второго, увы, не компенсируют долгого лечения первого. Поэтому ну его на фиг, пусть сами разбираются…

Через пару-тройку минут мне под ноги выкатился пыльный и верещащий клубок, который я недолго думая огрела валявшейся рядом доской. Клубок охнул и распался на две равные половинки. Передо мной в полной потере сознания кверху пузом лежали агент 013 и маленький бородатый человечек со всклокоченной гривой волос, одетый в грязную рубашку в горошек и замызганные штаны.

– Домовенок Кузя? – навскидку пробормотала я, потом обернулась и, набрав полный рот остывшего меда, аккуратно брызнула в морду коту.

Профессор вздрогнул и открыл сведенные на переносице глаза.

– Пошто своих-то бьешь-от? – чисто по-архангельски поинтересовался он.

– Извини, – широко улыбнулась я. – Зато мы его взяли. Кстати, а, собственно, где моя обувь?

– С чего-от твоя-то? – очухиваясь, ответил человечек, тряся бородой. – Мы-то, домовые, хозяйственные. Ты сапожки-от сняла да и бросила, а я-то и подобрал. Стало быть, моя-от обувка-то!

– Ты в одном моем сапоге спать можешь. Куда тебе сразу два? – Я приподняла воришку за шиворот. – Ну что, мелкий уголовник, идем сдаваться в полицию?

– Кудыть? – не понял он.

– Казнить тебя будем, – доходчивей объяснил кот.

– Не надо! – протестующе поднял ручки домовой. – Я вам-от пригожусь. Вы меня-то к себе в избу несите, под стол-от сажайте, миску с молоком-от на ночь ставьте, да когда-никогда ватрушку-то с творогом. Вот оно и будет вам счастье!

– Такое счастье у нас уже есть. Это я, – сухо напомнил Пусик. – Так что не прокатит, милейший. Алиночка, а давай сдадим его в зооуголок? Или подарим в батраки Шурале, пусть ему землю мотыгой в горшках перекапывает.

– От-пус-ти-тя Христа ради, люди добры-е-э! – взмолился домовой, извиваясь у меня в руках, но тем не менее хозяйственно не выпрыгивая из рубашки. – Все, што хотите-от, для вас сделаю. Сапоги верну, коту-от за ухом почешу, а тебе-то, красавица, дырку-от на подоле заштопаю!