Однако, перешагнув через запутанный клубок линей, под носом катера я увидел лишь темную воду. Свет амулета отражался от пленочных и пластиковых рефлекторов на причале, впереди и чуть слева. На языке мореходов это вроде бы называется «по левому борту».

Мы по-прежнему находились на глубине.

Что за чертовщина?

Катер застонал, качнулся, и тут на меня обрушился запах – вернее, невыносимая вонь дохлой рыбы.

О черт.

Я развернулся и поднял амулет, освещая клубок линей, через который только что перешагнул.

Веревки? Черта с два. Передо мной была резиноподобная, пульсирующая, живая конечность, красно-фиолетовое щупальце, покрытое кожистыми узелками, похожими на бородавки, окаймленное зубастыми присосками и, пожалуй, вполовину толще телеграфного столба.

Я не приказывал телу двигаться замедленно, как в кошмаре, но организм, видать, сам принял такое решение. Тихо-тихо вдоль щупальца, приклеившегося к палубе многими дюжинами блюдечек-присосок, я пробрался к рейлингу – туда, где щупальце уходило за борт, в воду, к тучной массе, размером едва ли не превосходившей наш катер.

Щупальце изогнулось, изменило форму, и «Жучок-плавунец» с новым стоном завалился на правый борт.

Из вод озера Мичиган на меня уставился огромный тусклый глаз исполинского кальмара.

Фоморы выпустили долбаного кракена.

– Звезды и ка… – начал было ругаться я, но тут из глубин вырвались новые щупальца, не два и не три, а пара десятков, и все эти треклятые отростки устремились прямиком к моей физиономии.

Щупальца. Вот и все, что запомнилось мне в следующие несколько секунд.

В основном щупальца.

Они ударили в лицо и грудь, и я ощутил себя так, словно меня прихлопнуло водяным матрасом. Я отлетел от рейлинга и растянулся на палубе, чувствуя, как мне стягивают лодыжки. Глянул вниз и увидел пару гибких щупальцев, обвивших мне ноги. Зубастые присоски искали точку приложения – пока что безрезультатно, поскольку костюм из паучьего шелка, армированный чарами Молли, достойно держал удар и цепкие челюсти оказались бессильны перед заколдованной тканью.

Затем третье щупальце, потоньше остальных, легло мне на лоб, и я прямо-таки почувствовал хруст, с которым десятки крошечных зубов впились мне в кожу до самого черепа.

Поверьте, от такого звука мигом запаникует кто угодно.

Я ударился обо что-то затылком, и из глаз посыпались искры, а затем мои ноги и голову стали тянуть в противоположных направлениях.

Я ухватился за обвившее голову щупальце, чтобы противодействие не позволило кракену свернуть мне шею, и в итоге оказался в довольно-таки неприятном подвешенном состоянии: меня разрывали две неодолимые противоположные силы, а я пытался при этом не отдать концы.

В общем, как всегда. Ничего, черт подери, нового.

Гарри Дрезден, профессиональный чародей. В данный момент я немного занят, иначе пожал бы вам руку.

Я дернулся всем телом. Невероятно могучее щупальце растянулось, будто резиновый жгут, слегка ослабило хватку, и я успел выдохнуть лаконичное заклинание:

– Infusiarus!

В правой ладони – так вышло, что именно ею я держался за щупальце, – зажглась золотисто-зеленая огненная сфера, яркая, будто крошечное солнце.

По всей видимости, чертов кракен не умел издавать никаких звуков, но он съежился и отпрянул от неожиданного источника огня, содрогаясь от боли, и «Жучок-плавунец» застонал и содрогнулся вместе с ним.

Присоски с удвоенной силой впились мне в голову, и я закричал, но мучения вмиг растворились в неописуемом статическом холоде, которым Зимняя мантия компенсирует почти все болевые ощущения. Хруст был невероятно громким – по крайней мере, для меня, поскольку скрежет зубов по черепу передавался непосредственно в слуховые косточки. По лицу, ушам и шее заструилась горячая кровь. Раны на коже головы кровоточат как черт знает что, а у меня их появились десятки.