Он просто очищает – все без разбора. В этом-то и заключалась моя проблема.

Духи не рассчитаны на то, чтобы ошиваться в мире смертных, – если, конечно, не найти для этой цели подходящего тела. Мне полагалось бы находиться на том Кармайкловом поезде, или в раю, или в аду, или в Вальхалле… где-то в таком роде. Духи состоят из энергии – на 99,9 процента из чистой, замечательно питательной магии. И подмена ее не допускается.

Духи сосуществуют с рассветом примерно так же, как сосуществуют микробы и щелочь. Силы обновления, омывающие планету, подобно тихой, невидимой гигантской волне, с началом каждого нового дня, несут с собой и мощный заряд магии, неумолимо разрушающий даже самые сильные из состряпанных смертными заклятий, если только те не защищены соответствующим образом.

Бродячий дух, застигнутый рассветом, просто растворяется. Тут не спастись, если просто встать в тенистое место, – это защитит не больше, чем если бы вы прятались у себя на кухне от несущегося на вас цунами. Для спасения необходимо найти по-настоящему безопасное место, укрытое и укрепленное, способное противостоять магическим энергиям рассвета.

В конце концов, я ведь превратился в призрака. Вот я и поспешил в единственное место, которое, как мне казалось, могло меня защитить и до которого я мог добраться быстрее всего.

Я поспешил к своей могиле.

Да, у меня есть собственная могила, выкопанная, с установленным надгробным камнем, готовая меня принять. Ее подарила мне одна из моих врагинь… даже странно, по прошествии нескольких лет она кажется мне и вполовину не такой страшной, как тогда. Врагиня обставила подарок с большой помпой, на глазах у собравшихся сливок сверхъестественного общества, вручив мне это обещание смертной угрозы и продемонстрировав заодно свои возможности в мире смертных. И правда, чтобы раздобыть участок на престижном чикагском кладбище, да еще и оставить на нем зияющую могилу, требуются неплохие связи. Не знаю, угрозой ли, подкупом, но она добилась того, что моя могила оставалась в таком состоянии на кладбище Грейсленд уже довольно много лет.

Наконец у могилы появился шанс послужить чем-то полезным помимо места для философских размышлений.

Я еще раз проделал трюк сэра Стюарта с исчезанием и убедился, что не в состоянии прыгнуть дальше чем на триста ярдов. Что ж, даже так это получалось на порядок быстрее простого бега, а на поверку оказалось не так утомительно, как я думал. Собственно, больше всего это напоминало мои утренние пробежки, только вместо шагов я перемещался длинными скачками, повторяя их снова и снова, от точки А до точки Б.

Я просочился сквозь входные ворота кладбища Грейсленд, сделал еще два прыжка, нашел нужное мне место рядом с большим мавзолеем, напоминающим античный храм, и броском, которому позавидовал бы профессионал-бейсболист, устремился прямехонько в темневшее отверстие. Мое нематериальное тело перемахнуло через невысокий снежный бруствер, окружавший могилу, и я рухнул в прохладную, тенистую яму, приготовленную для меня.

Лучи солнечного света скользнули по земле спустя всего несколько секунд. Я слышал их, ощущал их – примерно так же, как однажды ощущал небольшое землетрясение в штате Вашингтон. На мгновение в воздухе повис резкий, отчетливый, чистый звук, напоминавший эхо большого колокола. Я закрыл глаза и вжался в стенку могилы, по моим расчетам самую тенистую.

Я выждал несколько секунд.

Ничего не происходило.

В моей могиле царили сумрак, прохлада и тишина. Здесь было… право слово, довольно комфортно. Я хочу сказать, по телевизору и в кино показывают, как кто-то лежит в гробу или в могиле, и это всегда какие-то пугающие страсти. Мне приходилось несколько раз оказываться у своей могилы, и это непременно действовало мне на нервы. Должно быть, я благополучно миновал эту стадию.