В непонятной тихой ярости Миша покинул спальню жены. Спустился в кухню. Сам себе разогрел ужин, при этом спалив половину съедобной его части. Махнул двести грамм водки и обиженный отправился спать в гостиную, под звук неумолкающего телевизора.

Рита настояла на том, чтобы Ольга отвезла ее только к студии.

Там деловито попрощались.

После она видела, как Рита, словно отработав три смены на заводе, едва покачиваясь, пошла домой. Одна.

«Сладко», – потягивалась Ольга. Впереди ночь, чертежи и расчеты. Неожиданная интрижка взбодрила лучше любого допинга. Разрешила все сомнения и душевные метания нескольких последних суток. Теперь они показались Кампински досадным недоразумением, словно с глаз спала повязка из нудного, призрачного сна. Захотелось творить!

—Сумасшедшая! – когда-то восхищенно прошептала первая Ольгина девушка и во многом очень верно определила характер всех будущих отношений Кампински. Они все носили характер легкого или временного безумия. Не признавая рамок и границ, сама Ольга признавала только вседозволенность.

«Секс – моя религия. Искусство – вера и смысл жизни, а что может быть искуснее, чем любить женщин? Пусть даже недолго… » – девиз времени абсолютно свободной любви и полного разврата.

Складывая план будущей работы в логическую цепочку, Ольга тонко улыбается прошлому.

В двадцать три ее девиз вседозволенности сменился периодом абсолютной верности своей «единственной», это был период иных открытий, не менее важных, чем первый чувственный опыт. Они обогатили её внутренний, душевный мир не только удовольствием, но и болью.

В двадцать пять, после душераздирающего расставания циничным перебором – «кто на новенькую?»

В ледяной пустыне живет снежная королева и ворует горячие человеческие сердца, чтобы заморозить их, сделать фигурками сверкающих украшений для своей тронной залы.

Двадцать восемь, рефлексия, зависшие в неопределенности отношения без будущего и именно здесь, теперь – Городок, Рита – заблудшая фея сказочного леса, спящая красавица, лань из королевского заповедника. То, что с ней «что-то не так», Ольга поняла еще при первой встрече. Укрепилась в этой уверенности при второй, но вовсе не планировала последующих событий. Они свалились/сложились сами собой.

«Хотя… если верить герру Воланду, то даже кирпич ни с того ни с сего никому и никогда на голову не сваливался».

Время за работой для Ольги в эту ночь летит незаметно.

«Так что хватит оправдывать стодвадцатибальный шторм детским «она первая начала»!»

«Признай уже, что ты сама ее довела до этого своими голосовыми играми и полувзглядами».

«Но зачем?»

«Жила себе девочка спокойно. Справлялась худо-бедно с тем непонятным, о чем не принято говорить и даже думать в нашем обществе. И уж, наверное, были причины, по которым она именно жила спокойно и справлялась».

– Заткнись, – сама себе тихо советует Кампински, когда мысли «второго канала» начинают мешать работе «первого». – Ее жизнь точно не твоя проблема. Никто никого ни к чему не принуждал, а все остальное – это игра, повышающая общий тонус, уровень адреналина и серотонина вместе взятых. Их у тебя сейчас в избытке, так и займись делом, вместо рассуждений в стиле мыльных опер «быть или не быть?»

«Вероятность вашей будущей встречи тает с каждой проходящей минутой. Сейчас девочка вернется домой, сходит в душ, поговорит с мамой о вечном и позвонит мальчику, с которым у них явно пауза в отношениях. Она хотела узнать, как это бывает с девочками, теперь можно и умереть…. Дурочка! – Дальше жить спокойно!»