Схватив Нину за руку, он чуть ли не силой притащил её в кабинет, где по всему полу был разбросан бумажный пепел. Чернильный прибор на столе был опрокинут; перья, ручки и карандаши сметены в сторону.

– Слушайте меня внимательно! – произнёс Матвей Львович, приблизив к лицу Нины страшные глаза. – В Петрограде скопились десятки тысяч дезертиров, ни черта не делающих, живущих за счёт спекуляции и грабежей. Временное правительство попыталось отправить их на фронт, и они взбунтовались.

Матвей Львович взял Нину за плечи.

– Мы должны уехать, причём немедленно! Страной будут править вооружённые банды.

– А как же большевики? Ведь это они захватили власть…

– Кто эти большевики, скажите мне? Кучка эмигрантов и политкаторжан, которые случайно оказались на гребне стихийного бунта. Большевиков поддерживают как раз дезертиры, которым они обещали немедленный мир с немцами. А теперь задумайтесь, кто и как будет кормить наших «серых героев». Только в Нижнем Новгороде расквартировано три пехотных полка – это фронтовики, за три года совершенно отвыкшие от труда, озверевшие от крови крестьянские парни. И уж поверьте мне, они не постесняются разграбить ваш дом, как был разграблен Зимний дворец.

– Бог мой!.. – ахнула Нина.

– Они ворвались в Зимний, всё, что смогли, перебили, вскрыли винные погреба, и сейчас в Петрограде третий день идёт попойка.

– Но, может, до нас не дойдёт?

– Не будьте дурой! У меня есть точные сведения, что сегодня большевики попытаются взять нижегородский кремль.

Нина отступила от него.

– Я не поеду с вами…

– А с кем вы поедете? С господином из Аргентины, которого я только что встретил на улице?

Зазвонил телефон, и Матвей Львович схватил трубку.

– Да… Да… Арестован? Хорошо, сейчас буду. – Он прикрыл веки, выругался и повернулся к Нине: – Ждите меня здесь.

– Я вам уже сказала: я никуда не еду!

Нина кинулась к дверям, но он так рванул её за руку, что она чуть не упала.

– Сидеть здесь, я сказал!

Матвей Львович вышел из кабинета, и в то же мгновение в коридоре послышался стук сапог и матерная брань. Грохнул выстрел.

Нина в испуге отпрянула. «О, Господи… Господи…»

Она бросилась к окну, раздвинула шторы и принялась трясти зимнюю раму. Посыпалась замазка; наконец рама поддалась, и в лицо пахнуло влажным ветром.

Сев на подоконник, Нина перекинула ноги наружу. Мелкие капли дождя неслись в столбе света, падающего из окна.

– Осторожно, тут битое стекло, – раздался голос Клима.

Ни о чём не спрашивая, он помог Нине спрыгнуть на землю.

– Бежим!

Они неслись, взявшись за руки, разбрызгивая лужи, куда-то в темноту, в ночную революцию, в сходящий с ума город. Прятались в тени кремлёвской стены, пережидая, пока мимо пройдёт красногвардейский отряд. Один из солдат зажёг спичку, чтобы прикурить, и пламя озарило его страшное бородатое лицо и грани винтовочных штыков.

Стук сапог, скрип колёсиков пулемёта, подпрыгивающих на каменной мостовой…

Наконец Нина и Клим выбрались на Благовещенскую площадь, где между соборами шныряли сутулые люди с поднятыми воротниками.

– Куда теперь? – растерянно спросила Нина.

– Ко мне, – отозвался Клим. – На случай, если Фомин вздумает вас искать.

– А как же ваш поезд?

– Да чёрт с ним!

Их трижды останавливал патруль: какие-то типы с пулемётными лентами поверх ватников требовали документы, но всякий раз пятирублёвая купюра оказывалась нужнее пропусков.

Клим всю дорогу держал Нину за руку. Его сердце оглушительно билось, мысли метались. Московский поезд, верно, уже ушёл, вместе со всеми вещами, но это не имело значения. Происходило то, что должно было случиться давным-давно, то, чего он ждал столько времени – может, всю жизнь.